Читаем Время воды полностью

Света и Маша уже не казались мне недоступными. Обыкновенные здоровые самки, находящиеся в поиске достойного их калибра самца, разве изящней и привлекательней многих представителей своего пола и знающие об этом. Самки со стройными ногами, не слишком длинными и не идеально прямыми, и бюстами, которые, прежде чем хвалить, стоило бы сначала проверить на натуральность. Словом, мой первобытный страх перед ними исчез.

Объединившись в своей направленности, указанные нематериальные факторы оказали влияние на материальное — Керим повысил мне зарплату. А через две недели я стал бригадиром официально, вместо Сергея. Потому что Сергей исчез…

Я не знаю его историю от начала и до конца. И все же отвлекусь, чтобы рассказать ту ее часть, которая мне известна. Смею предположить, что Сергей ушел жить в общину безумцев, готовиться к «концу света» или чему-то подобному. Надеюсь, что не в Сибирь или Удмуртию, а в какую-нибудь теплую страну, с морем, фруктами и свободной двуполой любовью.

Мы не часто говорили о работе, здесь все было понятно: хватай и неси. Еще реже — о личном. Тем не менее, незадолго до исчезновения Сергей похвалил мои медитативные способности и пригласил посетить некий подвал.

«Подвал» — так называлось место, где прятались от реальной жизни мистически настроенные неудачники. В материальном мире у них не складывалось, вера в житейские ценности была сильно подорвана, а слабость натуры требовала верить во что-то. Себялюбие, самолюбие, избыток гордыни, теория Дарвина — с одной стороны, отсутствие веры в чудо — с другой, — не позволяли им доверять официально признанным посредникам — попам и муллам. Но верить хотелось. Верить в собственную исключительность, важность и нужность. Желание становилось страстью, вытесняя здравый смысл, и они выходили на «учителя» из мистических проходимцев. Это был способ ухода, побега от жуткой реальности. Как опытный алкоголик, я никого не осуждаю.

«Подвал» или «Центр Силы» окопался в неблагополучном рабочем районе недалеко от станции метро Ломоносовская, в панельной девятиэтажке, какие начинают крениться и осыпаться сразу после заселения. Помещение было осушено от гнилой петербургской влаги и отделано вагонкой, как финская баня. Дверь открывали по кодовому слову, которое шепотом произнес Сергей, нагнувшись к замочной скважине.

Нас впустили в тесный предбанник с низким потолком, где предложили снять головные уборы, брючные ремни и обувь, и провели в большую комнату. На полу лежали коврики, подушки и адепты освобождения.

Мы сели, скрестив ноги, недалеко от выхода. Сергей сказал, что здесь можно медитировать почти как на складе, но у меня не получалось сосредоточиться без привычной коробки в руках, и я рассматривал адептов сквозь ресницы. Адепты освобождения… Мужчины. Скрученные сколиозом, от двадцати до сорока, такие шарахаются от каждой тени в полутемном парадном и при повышении температуры на градус вызывают врача, у них нет денег, друзей и девушек, поэтому они ищут свободы. Женщины. Депрессивные, суицидальные эгоистки, с недостаточно развитыми половыми признаками, закомплексованные и озабоченные одновременно.

Вдруг по комнате прошелестел восторженный шепот и вслед за ним в проеме возник гуру: сухой, кривоногий, с ушами, скрученными в стручок, как у тренера по дзюдо. Он старательно следил за осанкой и был нарочито нетороплив, словно секретарь горкома партии. Его выдавали блестящие карие глазки. Они беспокойно катались по жирным желтоватым белкам, это были глаза чревоугодника, которому все одинаково приятно и хорошо: что свою чакру подставить, что чужою попользоваться.

Оглядев присутствующих дев и мужей еще раз, я сказал себе: Витя, освобождение с ними бесперспективно. И когда гуру воскурил паникадило, я вытащил из-за пазухи коньяк, который приготовил на вечер. Я не успел выпить и половины, как меня попросили уйти. Сергей не вступился за меня, как сделал бы на складе, смотрел печально. Я сделал вид, что не заметил его взгляд.

— Освобождение здесь, господа, — помахал я на прощание бутылкой. — Здесь сидит джинн, выпустите его в себя.

Несколько адептов оторвались от медитации и поперхнулись. Мне показалось, что гуру тоже сглотнул…

С тех пор бригадир со мной не разговаривал. Я не разговаривал с ним. Сергей отъезжал в дремучие дебри, я занимался поиском места. Вскоре Сергей исчез. Я стал вместо него. На этом история о нем и заканчивается.

Между тем, работа и связанная с нею жизнь никуда не девались. Я всегда находил свое место. Я разгуливал по складу в форме моряка. Постороннему наблюдателю моя величественная бездеятельность казалась высшим проявлением профессиональных качеств и выгодно выделяла на фоне прочих работающих. Этот старый прием используется режиссерами, когда нужно создать простой, но конкретный образ. В боевиках и детективах главный герой обычно сидит на возвышенности в сторонке, его одежда отличается от одежды других персонажей, губы скошены в полуулыбке, а брови нахмурены.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза