Время воды

— Думаешь? — с удивлением переспросил я, мне показалось, что этот «бобер» умеет шутить.

— К колдуну не ходи, — подтвердил тот. — Как иначе. Они щас вообще ничего не соображают.

— Это хорошо? — нахмурился я. — Впрочем, мне без разницы. Проверьте, есть среди них «наши»?

«Бобры» склонились над павшими.

— Вроде бы все не «наши», — ответил старший после недолгого перешептывания.

— Должны быть, смотрите лучше.

«Бобры» опять осмотрели лежащих, и старший сказал:

— Тогда, выходит, все «наши».

— Прекрасно, — сощурился я.

Каждый из этих ребят обладал чудовищным здоровьем и силой, мог без портящей воздух техники одним топором вырубить просеку от Пскова до Владивостока, выкорчевать пни и засеять целину рожью и льном. То есть каждый «бобер» по своим потенциальным возможностям был сравним с мини-трактором, а по ряду свойств превосходил агрегат, ибо не требовал специальных масел, тосола, солярки, а, напротив, ел и пил все подряд. Однако, вместо того чтобы реализовать истинное предназначение, «бобер» бегал по городам в стае подобных, в тесной шапочке с прорезями для глаз, размахивал резиновой дубинкой, гнул о шею трамвайные рельсы, дрался, пьянствовал, трахался без любви и ответственности, зачинал идиотов. То же самое касалось и мало-охтинских, и больше-охтинских, и прочих подобных. Я подумал, что стоит изменить некоторые условности и развернуть вектор зависимости в противоположном направлении.

— Обыщите их. Заберите деньги и документы, — приказал я. — Потом грузите в кузов и везите в ближайший колхоз. Какой, кстати, ближайший?

— Шушары, товарищ кавторанг.

— Значит, в Шушары. Когда они придут в чувство, обеспечьте их ручным инструментом и гоните на вырубки.

— На вырубки кого?

— Леса. Теперь только леса, — пояснил я раздраженно.

— Сколько надо рубить?

— Пока не исправятся.

— А куда девать лес?

— Не вашего ума дело.

Это был действительно интересный вопрос. Над его решением мы с каперангом задумались всерьез и надолго.

Взращенный как личность и возмужавший как особь среди бескрайних водных просторов, Косберг боялся леса, особенно хвойного. Я, как в меру образованный городской житель, считал лес пережитком прошлого и имел к нему такое же отношение, как и расположенный в помещениях «ЛенЛесТорга» склад, в котором Керим хранил замороженные куриные ноги. Вместе с тем, суровая действительность требовала пересмотра привычек и мнений — наша «Родина», как и предсказал Косберг, оказалась далеко не единственной. Отчеты и рапорты, поступавшие от невидимых «скунсов», свидетельствовали, что свободное экономическое пространство стремительно и неуклонно сужается, попытки проникновения на сопредельные территории грозят многосторонней войной. Последний отчет и вовсе показывал, что на просторах внешне единой и неделимой страны насчитывается около десятка самостоятельных «родин» с ярко очерченными интересами в определенных отраслях экономики.

Верховный аппарат той из «родин», что села своей безразмерной задницей на нефтяную иглу, состоял из выходцев и выбросов бывших органов внутренних дел. Их коммандос были малообщительными и скрытными, хотя узнаваемыми издалека — все они имели апоплексический нервозный вид.

«Родиной-0,5» и монополизированным ею спиртом заправляли бывшие комсомольские вожаки, мятые и испитые, горько ностальгирующие по ушедшим временам. Они отличались особым коварством и подлостью.

Еще одна «родина» была представлена кланом пожарников. Пожарные справедливо считались самыми ограниченными и консервативными. Зная, что все на свете может сгореть до золы, они не признавали ни банкнот, ни векселей, ни кредитных карточек, они копили средства в пузатых золотых слитках, золото же хранили не в банках, а в красных пожарных грузовиках. В них же они ходили в свои походы на бизнес.

По тем же принципам формировалась и складывалась человеческая инфраструктура в тех «родинах», которым удалось застолбить за собой уголь, металлы и газ.

Кланы комплектовались бюрократами, судьями, разведчиками и контрразведчиками, предприимчивыми представителями духовенства и лицами, призванными охранять природу и культуру от посягательств интеллигенции.

Свою «отчизну» пытались создать даже гомики. Начав скромно и тихо с пирсингов и педикюров, они постепенно захватили все коммерчески выгодные участки искусства.

И это были не какие-нибудь бандиты, а люди, пребывающие на весьма почетных и уважаемых должностях. Все они, в силу профессиональной и личностной выучки, являлись носителями насилия: отъемщиками, фискалами и провокаторами — и не могли быть полезны в созидательных областях. Население, подпавшее под перекрестный гнет целой сети государственных аппаратов, привычно помалкивало, язык не поворачивался от страха или от пьянства. Общество переваривало само себя, становясь собственной противоположностью — антиобществом. Впрочем, мотивы населения интересовали меня меньше всего, в период реабилитации на подводной лодке Косберга я навсегда утратил с ним связь.