Время волков

Наступила оттепель, запахло весной, яркое солнце слепило. В приближении весны я все чаще задумывался о возвращении на Медовый Остров. Я переждал зиму на своем пути, но теперь у меня больше не было причин откладывать возвращение. Я говорил себе, что надо уж дождаться тепла. Холод и снег не были для волка, препятствием, но на охоту приходилось бы тратить значительно больше времени, чем летом, а потому такое путешествие могло затянуться. Летом, когда пища валяется прямо под ногами и сама просится в рот, можно будет быстро преодолеть европейские леса, и к осени я бы наверняка добрался до западного побережья Кельтики. А там останется только попасть на какой-нибудь корабль, отправляющийся на Медовый Остров. Если я не буду мешкать, то успею до того, как судоходство прекратится, впрочем, я не сомневался, что и зимой, не смотря на опасность" всегда находятся смельчаки, готовые к плаванию, правда, себя я к их числу не относил. Мне оставалось только ждать тепла, наслаждаясь тихой жизнью в волчьем племени и готовиться к походу. И именно эта тихая жизнь наводила меня порой на размышления о том, не остаться ли мне здесь в Волчьем Доле навсегда.

Волки — оседлые существа, а не бродяги, как это принято считать. Они скорее походят на владельцев охотничьих угодий, чутко охраняющих свои наделы, чем на странствующих витязей. И хотя судьба, мотавшая меня по свету, не учитывала этот факт, моя пещера в Эринире всегда была для меня маяком надежды.

Конечно, жить в стае я не собирался, моя жизнь уже была помечена роковым знаком одиночества. Но я мог бы занять соседние земли, пометить их границы и жить там, служа символом бога для даков. Глупые мечты, но какие приятные.

Я свыкся со своей обреченностью на одиночество, со своим «осознанным одиночеством», как его называл Гресс, я проникся своим отличием от людей и волков, и уже не мог смириться с мыслью, что кто-то желает его нарушить, даже если этот кто-то — красивая и желанная женщина. Глядя на Вендис, на ее спокойную уверенность в себе, на ее семью, полную любви и согласия, я почти ненавидел ее, осознавая, что путь в их мир мне заказан. И путь этот мне преграждали не крепости и стены, не вооруженные витязи, а хрупкая женщина с рассыпавшимися по плечам рыжими волосами. Морана! Суждено ли мне когда-нибудь забыть ее, или всю свою жизнь я буду сравнивать с ней всех, кто встретится мне на пути? Призраки, опять призраки, одни лишь призраки окружают меня. И эти призраки кажутся мне реальнее живых людей, по этим призракам я тоскую, когда долго не вижу их. Они зовут меня за собой, их общество я предпочитаю любому другому.

В последнюю зимнюю ночь Келл и его товарищи вернулись из Большого Стана, ведя с собой закутанную в овечий плащ девушку — дочку кузнеца. Когда ее привели в Волчий Дол перепуганную, заплаканную, женщины племени, в основном те, что и сами были так же похищены когда-то, собрались в пещере Келла утешать невесту. Она то плакала, то вопила, проклиная волков. Келл пришел к ней днем. Свадеб волки не справляли, первое соитие заменяло супругам брачный обряд. Вечером Келл отпустил свою жену погулять, чтобы она могла познакомиться с племенем. Девушка спустилась к реке, по льду добралась до полыньи и бросилась в ледяную черную воду.

Когда Келлу сообщили об этом, он взял свой старый костяной нож и накинулся на меня.

— Проклятый убийца! — кричал он, задыхаясь от гнева. — Ты сам убийца и превратил в убийц моих сородичей!

Я с трудом отбивался от обезумевшего дака, стараясь только не поранить его, чтобы не была пролита волчья кровь. Опомнившиеся волки бросились нас разнимать. Воющего Келла оттащили и понесли в его пещеру. Он брыкался, пытаясь вырваться, сыпал проклятиями, выл и стенал.

Креок отпустил мою руку, когда понял, что я успокоился. Я пошел прочь, мне хотелось побыть одному. Я выбрался на берег реки и смотрел, как стыдливо прикрывается обрывком тучи тонкий серп луны. «Поделом тебе, — подумал я, — это благодарность за то, что ты откликнулся на зов о помощи и решил вмешаться в ход вещей». «Ты сам убийца и превратил в убийц моих сородичей!» — это лучшая оценка моим деяниям.