Время возвращаться домой

 Тишину опять разорвало. На этот раз трелью дверного звонка.

 Оксана Леонидовна открыла дверь. На пороге стояла Ольга, за ее спиной маячил смущенный лейтенант Алеша. Откуда-то снизу доносились приглушенные голоса, вероятно, его друзей - серьезного танкиста и улыбчивого летчика.

 - Мама! Мы пойдем прогуляемся, - полу-вопросительно, полу-утверждающе зачастила Лелька. - Мы недалеко, мы только до Арбата или в ЦПКиО, но ты не волнуйся, мы не долго...

 Да... Такой свою дочь Оксана Леонидовна еще не видела. Такой раскрасневшейся, явно не от вина, такой сияющей... Такой влюбленной.

 - Там ведь дождь идет... - попыталась мама остановить дочку.

 Оля округлила глаза:

 - Мама, да он давно закончился!

 - Подтверждаю, Оксана Леонидовна, - кашлянул Алексей, стеснительно высовываясь из-за плеча дочери. - Мы по двору прошли, на нас даже капельки не упало.

 "Они говорят "мы"!" - мимолетно мелькнуло в голове хозяйки дома.

 - Папа запретил тебе, - вздохнула Оксана Леонидовна. - У тебя слабые легкие, ты же знаешь...

 - Я накину плащ, а...

 - ...а воздух, озонированный грозой, даже полезен для здоровья, - закончили фразу Алешка и Оля вместе.

 И мама вдруг поняла - бесполезно. Бесполезно их останавливать. Юность не знает препятствий. Они даже фразы повторяют друг за другом. И она их отпустила. Отпустила, а потом снова подошла к окну и долго стояла, провожая взглядом уходящую за горизонт грозу. А Коле... Коля вернется не утром. Вернее, утром, но не завтрашним. А дня через два, через три. Мужчины готовятся к войне, а женщины готовятся стать бабушками.

 Тридцать шесть лет и уже бабушка...

 От этой мысли Оксана Леонидовна вдруг опечалилась и засмеялась одновременно. Так бывает у женщин.

 Она улыбалась и плакала, идя по ступеням вниз. Время было уже позднее, время провожать гостей.

 И дальним смехом в унисон неслись над Москвой-рекой молодые, юношеские голоса.

 Сюзев, слегка пошатываясь от выпитого алкоголя, махал руками в разные стороны:

 - Вот вы были в Ленинграде? Нет, вы не были в Ленинграде...

 - Я была один раз, - по-школьному подняла руку Оля.

 - Да? Один раз - не считово, - махнул рукой танкист. - Ленинград надо видеть. Видеть так, как видел его я.

 - Сюзев, ты пьян, - прихватил того за локоть Островко.

 - Нет! Впрочем, да, но к Ленинграду это не имеет никакого отношения. Так вот... Ленинград - он давит. Понимаете? Со всех сторон эти каменные ущелья, они словно смыкаются над небом, как ущелья в горах...

 - Вася, да ты поэт! - крикнул кто-то из компании.

 - Я не Вася, я Вова. Нет. Я танкист, попрошу. Так вот, там - плохо. Улочки узкие, каждый пехотный дурак в тебя сверху гранатами может кинуть. А ты его - никак. Не достанешь. Скорость разворота, угол подъема. А тут в Москве? Смотри, какие просторы для меня!

 Булыжная мостовая мягко ложилась под ноги - камень за камнем, шаг за шагом.

 - Если я вон тут встану, башню разверну и каааак... Жахну по Кремлю!

 Сюзев показал рукой, "как он жахнет", и одновременно с его головы слетела пилотка, сбитая мощным подзатыльником летчика.

 - Извините... - Островко козырнул и тут же потянул танкиста за локоть в сторону гранитного берега реки.

 - Не обращай внимания, Оль, - Волков поднял пилотку Сюзева и улыбнулся девочке.

 - А я кроме тебя никого не вижу и не слышу, - вдруг осмелела она. Взгляды их опять встретились, и время снова превратилось в вечность.

 Где-то там, за границей этой вечности, лейтенант-летчик яростно шипел на лейтенанта-танкиста:

 - Ты обалдел? Ты думай, что говоришь, "пушку наведу на цель..." - передразнил Островко Сюзева. - Совсем мозги от водки потерял?

 - От коньяка, - упрямил Сюзев. - И чисто теоретически, межпрочм...

 - А ну, стой тут! - Островко большими шагами дошел до Волкова с Олей, навалив уставшего от дня рождения танкиста на парапет.

 - Ребят, вы гуляйте, а я дружка до дома, до хаты... В смысле, мы на вокзал, Леха! Догоняй в Минске!

 Мимо пронесся черно-горбатый "ЗИС", шурша шинами.

 Долго еще вдоль набережной, несясь к звездам, неслось нестройное:

 - Три танкиста, три веселых друга...

 И неприличный хохот долго еще раздавался над тихой гладью вечерней реки, освещенной торжественными рубиновыми звездами Кремля.

 Но Алеша и Оля этого не слышали. Их мир замкнулся на округлой восьмерке бесконечности, соприкасаясь единой точкой взгляда. И то, что Островко с Сюзевым забрал военный патруль московской комендатуры, их нисколько не волновало.

 Давно уже исчез Кремль за спиной, и какой-то мост пройден, и река мелькнула серебристой волной где-то внизу.

 А они все шли и шли неизвестно куда. Он гремел по камням и асфальту подковками кожаных (на хромовые еще не заработал!) сапог, она мягко шелестела теннисками... Оля рассказывала о своих семинарах по политической экономии, и что прав товарищ Сталин, выбравший когда-то золотую средину между левацким троцкизмом и мелкобуржуазным бухаринским правым уклоном. Алеша говорил девушке об одесском "Спартаке" да и вообще об Одессе, которую любит почти как...