Я рад, что не изучал английского в лицее. Мне приходится часто пользоваться этим языком, и свое приличное произношение объясняю тем, что не изучал английского в лицее. Наконец, чтобы завершить обзор моего среднего образования, несколько слов скажу об истории и географии. С географией, которую я терпеть не мог, я справлялся лишь благодаря своей прекрасной памяти. Зато любил историю, которую мы проходили по классическим учебникам Мале и Исаака (Malet et Isaac) и по которым воспитывались в течение пятидесяти лет французские школьники. Из учителей истории мне дорога память о Шарле Андре Жюльене (Charles Andre Julien), который позже стал профессором университета и Учителем целого поколения французских историков. Он был одним из смельчаков, ходивших без шляпы и в мягких воротничках, но, как говорится, не только этим он мне дорог. Он обращался с нами не как с учениками, а как со студентами и объяснял нам, что история это не только короли и сражения, но и люди, их обычаи, их цивилизация и экономическое развитие.
Забавное последствие моего перескока из четвертого класса во второй — зияющая пропасть в моих исторических познаниях между сражением при Бувине (Bouvines) в 1214 году и убийством Генриха IV Равайаком в 1610 году. Я знаю приблизительно, что было до и что произошло после, но между ними — черная дыра.
Первый Бак приближался, я его ожидал без трепета и не был разочарован, так как преуспел во всех предметах… Помогла и высшая оценка по русскому языку, но немного, так как удельный вес этого предмета был мал. Экзамены держали не в Жансоне, а в Сорбонне, в огромном зале, где собирались ученики из нескольких лицеев. На письменном экзамене по русскому языку я сидел рядом с лицеистом русского происхождения (в большинстве именно они выбирали этот предмет) по фамилии Гофман. Я снова увидел его несколько дней спустя на устном экзамене вместе с бородатым господином, его отцом. Гофман старший спросил у меня, чувствую ли я себя хорошо подготовленным к экзамену. Я «скромно» ответил, что знаю больше, чем экзаменатор, и что этого мне достаточно. Экзаменатором по русскому оказался Гофман старший, известный пушкиновед, что меня немного смутило. Но я его приятно поразил тем, что назвал среди современников Пушкина Батюшкова, одно упоминание которого считалось тогда слегка неприличным, и получил высшую отметку.
Так я с блеском завершил свои первые пять лет в Жансоне, золотую пятилетку, пятилетний стаж первого ученика. «Но подождем конца», как сказал дедушка Крылов, или «недалеко от Капитолия до Тарпейской скалы», как говорили римляне.,
III. Взрослые годы
Ложный старт
Тарпейская скала
Я всегда был ленив. Это не показная скромность. Шаблон одаренного, который легко обгоняет трудолюбивого зубрилу и преуспевает не трудясь — сказка, выдуманная теми же одаренными, чтобы пускать пыль в глаза родителям и товарищам; они трудятся не меньше других, но тайком. Без труда не создается ничего великого или просто добротного; по крайней мере, это так в науке, но, я думаю, в искусстве то же самое. Во всяком случае, все великие физики, с которыми мне случалось встречаться, трудились, как вьючные животные. Разумеется, одного труда недостаточно, нужны еще и другие способности. Но среди тех, которые обладают этими другими способностями, иным работа дается легко, без усилий, и это, безусловно, тоже дар, пожалуй, самый драгоценный, в то время как на других работа наводит уныние. Ко второй категории принадлежал и я, и именно в этом смысле я говорю о себе «я ленив».
Я работал не больше других, пожалуй, даже меньше, но стоило это мне дороже. Я не мог победить свою леность без какого-нибудь толчка, внешнего или внутреннего. Оглядываясь на свою золотую пятилетку, я должен признать, что таким толчком редко являлся интерес к предмету. Латинская версия, безусловно планиметрия (вопреки учителю), история в четвертом классе (благодаря учителю), физика во втором классе (благодаря предмету и учителю), — вот и все. Во всем остальном мною двигал дух соревнования, поощряемый нашей школьной системой.