Время, задержанное до выяснения

— Неправда! — крикнул Юзек. — Я не еврей! Так и знай, папка, я не еврей!

Он бросился к двери и выбежал на галерею. Даже не заметил, что толкнул Юзефа, и помчался во двор.

А Юзеф пошел за ним. Шел медленно, миновал двери Мазуркевичей, спустился со второго этажа, но не свернул влево и во двор не пошел. Постоял в подворотне, закурил и в сильном волнении вышел на улицу. Собственно, мне не в чем себя упрекнуть — произнес он мысленно. — Я никак не мог повлиять на то, что случилось. Стенные часы в кухне испорчены и не ходят, это верно, но вода в реках течет, люди умирают, дети взрослеют, я тоже повзрослел и стал другим. Я имею право быть другим. Я всегда был не такой как все.

Он бросил недокуренную сигарету, сел на трамвай и поехал в Дом Партии, где его ждал Секретарь.

— Товарищ Поточек, — сказал тот. — Мы направляем вас на ответственную работу. Мы вам доверяем…

— Товарищ Поточек, — сказал тот. — Мы направляем вас на ответственную работу.

Секретарь что-то еще говорил, но Юзеф не слушал. Он подождал, пока Секретарь кончит, потом сел за столик в приемной и стал заполнять анкету. В графе «мать» вместо «Рахиль» он написал «Розалия, девичья фамилия Мицкевич», точно так, как значилось в его метрике при немцах и как он писал уже много раз. В графе «отец» вместо «Яков Гиршфельд» он написал «Ян Поточек», тоже в соответствии с поддельной метрикой — так, как он это писал долгие годы. В графе «национальность» Юзеф тоже, как всегда, не написал правды. Только вот сегодня, когда он отдавал заполненную анкету Секретарю, ему показалось, что тот как-то странно усмехнулся.

— Вынужден вновь предостеречь вас, уважаемый коллега, — обратился к нему Критик. — Товарищ Секретарь вам доверяет, тогда как вы… Сначала эти испорченные часы, наивная попытка задержать время, работающее на нас, на нашу партию, потом аморальная, с расистским подтекстом сцена писанья, вдобавок все та же история с анкетой, а кроме того, еще и инкриминирование двусмысленной усмешки секретарю нашей партии. Нет, товарищ Поточек, на вашем месте я бы все это обдумал и как можно скорее выступил с самокритикой… Ну, а прежде всего перестал бы якшаться с этим малолетним хулиганом и бросил писать вашу, мягко выражаясь, глупую повесть. Скажу вам больше: если вы этого не сделаете сами, я выполню долг члена партии вместо вас.

— Лучше потом, — ответил Юзеф. — Сейчас я не могу. Начнут допытываться, почему я не сделал этого раньше, почему скрыл от партии. И что я им скажу? Нет, не сейчас. Сначала я напишу с Юзеком нашу повесть, опубликую ее, получу премию, а тогда и спрашивать никто не станет. Писатель имеет право так поступать. Рядовой член партии — нет, но писатель, чье творчество призвано раскрывать правду, — именно творчество, а не какая-то там анкета! — имеет на это право.

Критик хотел еще что-то сказать, но его вызвал к себе Секретарь.

Юзеф пошел домой. По пути он раздумывал: Надо мне быть поосторожнее и предупредить Юзека, что наши встречи придется как-то скрывать от Критика. Но где прятать рукопись? Гм… а если в испорченных часах? Неплохая идея!

И Юзеф вместо того, чтобы идти домой, снова пошел в Юзекову квартиру. Сначала он заглянул в щелочку, благо дверь была приотворена, и убедившись, что в кухне никого нет, сунул исписанные страницы в часы, где скучала кукушка, потому что часы были испорчены, и она не могла куковать. Он хотел выпить воды и уж было потянулся к кружке, но в соседней комнате послышался какой-то шорох, и Юзеф быстро вышел. Он побежал по галерее и едва успел выбежать на улицу, как жена дворника Шимона заперла ворота на ключ: ведь было уже десять часов — время, когда порядочные люди ложатся спать.

Маленький Юзек давно уже уснул, а Рахиль и Яков лежа разговаривали вполголоса.

Откуда это известно? Повести бывают разные, и хорошие, и плохие, и так себе, средненькие, и интересные, и неинтересные, но есть и такие, в которых чего-то не хватает. Чего? Собственно, этого никто не знает, ни автор, ни читатель, только, пожалуйста, не путайте их с Критиком — тот всегда все знает. Так вот, в повести двух Юзефов чего-то не хватило бы… Ну да, не хватило бы ночного разговора Якова с Рахилью, если бы не кукушка, потому что кто же еще записал бы, простите, прокуковал этот разговор, не будь там скучающей птахи? Юзек, как известно, уже спал, а большой Юзеф ждал на остановке, когда, наконец, ночной трамвай отвезет его домой.