Время, задержанное до выяснения

— У тебя будет возможность отвыкнуть, — Юзеф придавил чемодан коленом, но закрыть его не мог.

— Нет уж, спасибо за такую возможность. Дай лучше эти книги, я их положу в свою сумку.

— Я не собираюсь ее брать с собой, — Юзеф продолжал биться над чемоданом.

— Но я собираюсь.

Юзеф изумленно взглянул на Марылю.

— Что ты так смотришь, точно в первый раз меня видишь? Я еду с тобой, — и Марыля начала бросать в свою дорожную сумку всякую всячину с ночного столика.

— Это невозможно, — запротестовал Юзеф. — У меня только одна путевка.

— Я сама себе путевка. Сниму какую-нибудь комнатку, а кафе-молочных всюду хватает. На худой конец купим копченой колбасы по дороге на вокзал.

— У меня ведь и билета для тебя нет, — противился Юзеф.

— Ничего страшного. Не достанем в кассе — поеду зайцем. Приготовь деньги на штраф.

Юзеф ничего не сказал, только вынул книги из чемодана и положил их в сумку Марыли. Он был настолько занят дорожными сборами, что не заметил, как в дверях появился нагруженный пакетами Рабинович.

— Именно таким я представлял себе Юзефа Гиршфельда, — сказал тот. — Ты ничуть не изменился.

Бросив пакеты на кровать, Рабинович крепко обнял остолбеневшего от изумления Юзефа: он потерял Артура Рабиновича из виду еще в начале войны и был уверен, что того нет в живых, а тут… Вот это сюрприз!

— Рабинович. Прежде, ныне, всегда и неизменно — ваш Рабинович, — представился Артек и поцеловал руку Марыле. И подмигнул Юзефу в знак того, — так, по крайней мере, понял это Юзеф — что ему не пришлось менять фамилию.

В комнате был такой беспорядок, что Марыля не знала, куда усадить гостя. Но того это не смущало. Он сказал только:

— Не обращайте на меня внимания, укладывайтесь и не торопитесь.

— Прости, Артек, я не знал… поезд уходит через три часа.

— И пусть себе уходит, — прервал его Рабинович. — Без него обойдемся. Поедем на моей машине. Я к вашим услугам, — и он попросил Марылю заняться коньяком, который теперь тоже был в полном распоряжении вновь обретенных друзей.

Пока они так беседовали, в комнату прошмыгнул маленький Юзек, а вслед за ним неотступный Критик. Стало тесно, как в трамвае.

Маленький Юзек хотел было убежать, потому что очень не любил толчеи, но большой Юзеф сказал:

— Знаешь что, Юзек, мы и тебя, пожалуй, возьмем с собой. Ты только будешь мешать при переезде на новую квартиру, а до конца учебного года осталось всего несколько дней, которые вы с Артеком все равно собираетесь прогулять.

— Угадал, — сказал Юзек. — Но я, так и быть, поеду с тобой — только сначала Артека предупрежу.

Юзек сказал так, потому что, видимо, не узнал Рабиновича. Да и как он мог его узнать, ведь тот был уже взрослый и к тому же стоял сейчас повернувшись к Юзеку спиной, так как что-то шептал на ухо Марыле.

— А что я знаю! — похвастался Юзек.

— Что? — Юзеф помогал Марыле разливать коньяк по рюмкам.

— Только не забудь, что это секрет. Артек сионист!

— Кто это тебе сказал?

— Он сам мне признался, — ответил Юзек.

— Наконец-то я узнаю, — сказала Марыля, — что такое сионист. И при этом, — улыбнулась она Рабиновичу, — из самого достоверного источника.

— Так сразу этого не объяснишь, — начал Рабинович. — Но я попытаюсь. Во-первых, каждый сионист обязательно должен быть евреем, хотя это вовсе не означает, что каждый еврей, например, я, должен быть сионистом.

— Как это? — Марыля удивилась и даже несколько огорчилась. — Я была уверена, что вы сионист и к тому же настоящий.

— Был, дорогая моя, был, — на этот раз Рабинович подмигивал Критику. — Был до тех пор, пока не узнал, что значит быть сионистом, но когда узнал, то перестал им быть, и теперь я больше не сионист. Во-вторых, — продолжал Рабинович, — сионист непременно принадлежит к масонской ложе международного еврейского капитала, той самой ложе, благодаря которой Гитлер захватил власть, развязал войну и устроил резню евреев…

— Вы надо мной смеетесь, — Марыля притворялась, что сердится.

— Вовсе нет, дорогая моя. Видите ли, эта резня нужна была евреям, чтобы избавиться от слабых и нежизнеспособных элементов, как теперь принято выражаться. Ну, а те, кто вышел из этой бойни окрепшими и полными сил, теперь могут, наконец, властвовать над миром. В-третьих, «сионист» — это еврейский синоним слова «патриот». Конечно, можно быть патриотом и притом не сионистом, а, например, коммунистом, как хотя бы вы, — тут Рабинович обратился к Критику. — Однако при желании можно быть также сионистом-коммунистом…

— Ну, тут уж вы хватили через край! — вознегодовал Критик. — Это же полярно противоположные понятия.

— Ну и что, — сказал Рабинович. — При наличии доброй воли — с обеих сторон, конечно — между ними нетрудно перекинуть патриотический мостик. Это настолько просто, что даже пани Марыля согласится…

— Почему «даже»? — возмутилась Марыля.

— Простите, — поправился Рабинович. — Не даже, а только.

— А почему «только»? — заинтересовался Юзеф.

— Свои соображения на эту тему я выскажу в машине, — прервал его Рабинович. — А сейчас давайте грузиться. Пора в дорогу, уважаемые слушатели.