Существенное замечание: дианетика (как и другие сходные экзопсихозы) поражает именно лиц, с высокой степенью социализации, т. е. лиц, подвергшихся социально-экономической унификации жизненных ценностей и целей.
Современный хиппи или рокер, а равно любой доисторический или современный троглодит, никогда не прельстился бы доктриной дианетики. Он бы просто не понял для чего бы она могла ему понадобиться. Он занимается выживанием только тогда, когда его жизни ДЕЙСТВИТЕЛЬНО угрожает опасность. Он добывает ресурсы только тогда, когда это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО необходимо для удовлетворения его потребностей. Все остальное время он живет так, как ему нравится (именно ему — а не общественному мнению, моде или герою рекламного клипа). И он совершенно не склонен менять этот стиль жизни.
Разумеется это не значит, что для противодействия учениям типа дианетики необходимо стать троглодитом.
Это просто значит, что человеку необходимо осознать СОБСТВЕННЫЕ желания и потребности. И, как следствие, однозначно отделить их от желаний и потребностей НЕ-собственных. Человеку необходимо четко разделять действия, совершаемые в собственных интересах и действия, совершаемые в интересах других лиц. Первый род действий совершается по внутреннему желанию, второй — в силу правовой или моральной обязанности (и только при наличии такой обязанности).
В этом и только в этом случае исчезнет возможность ВНУШАТЬ человеку побуждения третьего рода — действий как бы по собственному желанию, но в интересах других лиц и вопреки собственным интересам.
Троглодит понимал это и так, на уровне рефлексов. Современного человека, который с детства подвергается социальной унификации, этому приходится учить. О том КАК этому можно научить (или научиться самому) — отдельный разговор. Но, чтобы закончить на оптимистической ноте, заметим: научить и научиться этому можно. Известно, как это можно сделать и это не так сложно, как может показаться.
Навязчивая идея неодиночества
Ах, как не хочется нам быть такими глобально одинокими во вселенной. Мы страдаем синдромом Робинзона, сидя на нашем шарике-острове, который можно облететь по окружности на обычном самолете всего за пару дней. Мы так устали от обыденности нашего космического отшельничества, что открытие какой-нибудь недовымершей рыбины в индийском океане становиться событием всемирного значения.
Мы хотим иметь соседей по вселенной в силу совершенно иррациональных причин — как дети хотят братика, сестричку (до такой степени, что согласны даже на щенка, котенка или хотя бы рыбок).
Сначала нам хотелось соседей, обязательно похожих на нас (антропоморфных) и по возможности дружелюбных. Мы даже всерьез изобретали теории, согласно которым всякие разумные марсиане или альфа-центавряне не только должны существовать, но должны быть двуногими, двурукими, двуполыми, одноголовыми, живородящими теплокровными млекопитающими.
Потом мы уже были согласны на противных склизких угрюмых осьминогов, которые живут в океане жидкого сероводорода при –50 по Цельсию — лишь бы они были разумными существами. Пускай их нельзя погладить и даже поговорить с ними — мы бы все равно смотрели на них с умилением и любили их, как родных.
Теперь мы согласны даже на всякую экзотику, типа условно-разумных космических плазмоидов из разреженного до безобразия ионизированного газа — лишь бы яйцеголовые ученые-космологи авторитетно заявили: «ребята, иррегулярно-серийное излучение этого плазмоида указывает на то, что он внутри себя решает проблемы морального выбора между добром и злом».
Мы готовы любить этот плазмотд, как брата, не смотря на его басурманское имя (из трех латинских букв, одного тире и пяти арабских цифр) и на то, что его можно увидеть только в телескоп (с 6-метровым зеркалом, установленным выше 5-километровой отметки), да и то только в ИК-диапазоне.
Поскольку все это именно так, нам совершенно не грозит остаться одинокими во вселенной. Придет день, когда мы все по общему доброму согласию припишем разумность какой-нибудь космической штуковине.
Мы сделаем это столь же безосновательно, как приписали разумность себе и как отказали в разумности остальным обитателям Земли.
И, может быть, после этого мы наконец поймем, зачем нам так не хочется быть одинокими. Вдруг в этом действительно в этом проявится какой-нибудь глубокий смысл?