Время жестоких чудес

Но жизнь состоит не только из боли.

Она вспомнила обиду. Придуманную или реальную – не важно.

Вспомнила обиду и отринула ее.

Сие не важно.

И не важно все остальное.

И сердце девушки стало свободно от страха, боли и обиды.

Сердце ее стало пусто.

Пустоту необходимо заполнить.

И в этой великой пустоте появилось Желание. Она тронула свое Желание. Взяла на ладонь. Рассмотрела со всех сторон, осознавая простую и великую истину.

Любовь – вот что в центре.

И сердце ее наполнилось.

Желание необходимо удовлетворить.

Пылинки танцевали в солнечных лучах, косо падающих через узоры занавески. Дом был большим, темным и тихим. Не возилась малышня на полатях, не вздыхало тесто в кадке, не шуршали мыши под полом. Темно, тихо.

Из дома ушла жизнь – вся семья, жившая здесь, погибла.

– Мне жаль, что так с тобой вышло, – сказал Проди. Его всегда ровное и сильное свечение словно пригасло, подернулось сизым пеплом усталости.

– Мне тоже жаль. – Правую руку ударило болью, Макс облизал пересохшие растрескавшиеся губы. – Но люди могут жить и так.

Проди хотел еще что-то сказать, но промолчал, попрощался и вышел, столкнувшись с кем-то у порога. Питер и Рита тихонько разговаривали, вдруг умолкли. Макс скрипнул зубами, когда боль в руке стала невыносимой, поднял взгляд…

Тишина повисла в травном доме, и двое угодили в ее паутину. И наконец он рискнул прервать тишину:

– Спасибо. Ты спасла меня…

– Нет, – сказала она.

Как всегда, он тонул в ее глазах, не понял, что она сказала, не заметил, как Питер с женой, переглянувшись, вышли.

– Я спасала себя. Потому что мы бы оба исчезли. Потому что я люблю тебя, Макшем. Потому что я умру без тебя.

Сон, решил он. Навь. Такого не бывает.

А раз сон, можно говорить что угодно.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Но…

– Не важно. – Она села рядом, взяла его за здоровую руку. – Ничто уже не важно. Кроме этого.

– Нет. Посмотри на меня теперь, ты не должна…

Она прервала его поцелуем, и боль исчезла, пропала. Боль боится девичьих губ. Но Макс захотел потрогать ее волосы, потрогать той рукой, которая осталась в общей могиле, и боль вернулась, ворвалась в душу, разорвала в клочки все мироздание. Он не понимал, что плачет.

– Мы не должны…

– Мы должны, поверь мне. Только это важно. Я люблю тебя. Я буду твоей рукой. Ловкой, сильной правой рукой.

– Ты…

– Молчи. – Кати обняла его. – Просто молчи.

Он замолчал, и снова в доме повисла тишина. Но эта тишина была другой – не мертвой, но в преддверии жизни.

Если сон, можно делать что угодно. Макс приподнялся, неловко обнимая ее одной рукой, притянул к себе, и их губы встретились.

Кати отвлеклась на мгновение, глянула в сторону двери, и бряканье упавшего засова раскололо тишину вдребезги…

Я был калекой
И исцелился теперь.
Я был слеп
И только сейчас прозрел.
Всю жизнь я блуждал в темном лесу
И вот вышел на простор.
Ты – мое исцеление.
Ты – мой свет.
Ты – моя свобода.

Тесха

– У них нет пленников.

Утром лагерь беричей, как обычно, снялся с места, а воличи, как обычно, выждав малость, пошли к оставленным на крестах заложникам.

– Что-что? – недоверчиво переспросила Алия.

– У них больше нет заложников, – повторил только что снятый мужчина, обвисая на ней. Был он худ и изможден, но помирать вроде не собирался, просто ноги не держали.

– Савед!

Молчун подхватил его, усадил, вручил протянутую Алеком фляжку. Пленник надолго присосался к ней.

– Но мы же видели…

Мужчина мотнул головой.

– Мы последние.

– Точно так, – подтвердил сосед по кресту. – Те, что в обозе – дай-ка сей сосуд, – они не настоящие, спасибо…

– Как это – не настоящие? – спросил Джурай, но пленник уже забулькал, войи терпеливо ждали.

– Это ихние собственные раненые, напялившие наши одежды…

Алия круто развернулась.

– Джурай, за мной, Савед, Алек, смотрите тут. Колин… – Она запнулась, неловко продолжила: – Пошли, Дэвани. Старшим будет интересно узнать. Да отберите у него флягу!

Алек отобрал флягу, но она была уже пуста.

Через пару минут захмелевший, но не утративший способности связно мыслить и говорить бывший заложник поведал старшим войям свои наблюдения.

– И старшие ничего не предпримут, – с уверенностью сказала Криста.

– Предвид? – спросил Алек.

– Здравый смысл. Загнанная в угол мышь перегрызет горло коту.

– Ну, нам, положим, не перегрызет… – хмыкнул Джурай.

– Но погибнут многие, – сказал Алек. – А нам еще с имперцами разбираться…

Криста покачала головой.

– Нет. Летняя война закончилась.

Слова упали, как свинцовые пули. Джурай и Алек переглянулись с сомнением в здравомыслии посестры.

– Здравый смысл? – поинтересовался Джурай ехидно.

– Предвид. Этим летом крови больше не будет.