Время жить

В почти автоматических движениях штукатуров сквозит, однако, чуть ли не нежность, когда они тяжелым правилом старательно заглаживают штукатурку на стенах, перегородках и потолках. Уровнем проверяется, точно ли выведен карниз, легкие постукивания молотка высвобождают рейку, после того как штукатурка схватится и позволит затереть тонкий слой нанесенного поверх нее раствора.

Но это еще пустяк по сравнению с отделочными работами, от которых сводит руки -- вот почему ребята оставляют их на конец смены.

Штукатурное дело -- все равно что скачка с препятствиями... Едва известь загасится -- надо бросать ее мастерком, заделывать стыки между камнями, затыкать швы кирпичной кладки, заглаживать цемент. Затем раствор размазывают правилом полосами по семьдесят сантиметров справа налево и, прежде чем он схватится, слева направо. Зазубренной стороной лопатки подхватывают потеки, а затем наносят отделочный слой уже с мелом. Тут лопатку сменяет мастерок. Полосу в семьдесят сантиметров обрабатывают, шлифуют то ребром мастерка, то плоскостью.

Обработка внутренних и внешних углов требует не столько физической силы, сколько внимания и сноровки и становится уже чуть ли не отделочной работой, хотя установка карнизов, розеток или пилястров, на которые идет сложный раствор из алебастра, цемента, глицерина, декстрина, армированный паклей или джутом, гораздо сложнее.

Луи легонько постукивает тупым концом молотка по рейке. В другом углу Рене ставит отвес со свинцовым грузилом -- проверяет вертикальность выемки. В соседней комнате алжирец и испанцы заканчивают перегородку.

Алжирец всегда напевает какую-нибудь старинную песенку. Его товарищи любят слушать эти мелодии, словно бы доносящиеся из другой эпохи.

Луи работает машинально, а на него, словно порывы теплого ветра, налетают воспоминания. Смутные и хаотические, они возникают, то цепляясь за какой-нибудь внешний шум, за выкрик крановщика, обращенный к монтажникам или опалубщикам, то за бугорок штукатурки или вздутие известкового теста в растворном ящике, а то -- за брызнувшую вдруг с лотка грязную струйку. Воинственные и печальные, как запертые в клетке звери, они всегда на страже, и им достаточно малейшей лазейки, чтобы забраться в душу к Луи.

Воспоминания отступили только в обеденный перерыв, когда он задержался -- это уже стало привычкой -- возле статуи, и особенно в баре, когда их прогнал стаканчик вина; к концу рабочего дня они, впрочем, вернулись. Туманные, неопределенные, -- это уж почти и не размышления, а образы самых различных Мари -- и той, что была вчера, и той, что мылась под душем, и той, из их первых встреч, что улыбалась или поглядывала на другого мужчину, и которую он позабыл, а вот теперь она вдруг возвратилась из прошлого.

И тут, словно запечатленное на экране, внезапно возникло воспоминание -- четкое, бередящее душу -- о неделе отпуска в Монталиве.

Жизель и Мари не желали купаться нигде, кроме как на пляже нудистов. Ежедневно они отправлялись по дюнам или по бесконечной кромке изъеденного океаном песка к его границе. Обе женщины переступали ее и час или два спустя, насмешливо улыбаясь, возвращались к Антуану и Луи, которые в их отсутствие убивали время как могли. То, что его жена голая находится в толпе голых мужчин, казалось Луи нестерпимым, непонятным, порочным, грязным.

На третий день Антуан, окончательно сдавшись, тоже пошел вслед за Жизель и Мари.

"До Мартига 10 километров..."

"Поворот через километр..."

Ксавье никогда в жизни не проявлял такого интереса к дорожным знакам. На поворотах Ив валился на него. Обычно он сидел на заднем сиденье между братом и сестрой. Мари посадила его между собой и Ксавье бессознательно, из инстинкта самозащиты. Она нарушила заведенный порядок, чтобы воздвигнуть между ними преграду, пусть хрупкую и непрочную. Но поступок ее лишь подтвердил, что сегодня случилось что-то очень важное для них и даже опасное.

Дорога спускается к Мартигу через сосняк, в котором как грибы растут белые домики с красными крышами. Ветер обрушивает на прелестный лесной пейзаж тяжелые клубы мазута с нефтеочистительного завода в Меде.

-- Мосье, -- обращается к учителю Жан-Жак.

-- Да... Что?

-- Вы обещали мне книжку.

-- Жан-Жак, оставь господина Марфона в покое,

-- Нет-нет, сказано -- сделано. Вы не откажетесь остановиться на минутку у моего дома? Я мигом слетаю за книгой.

Они проезжают район новостроек -- короткую широкую улицу, куда шире улочек в старинной части Мартига.

-- Дом шестнадцать, -- говорит он. -- Приехали. Я туда и обратно.

-- Жан-Жак может сходить за книжкой и сам, если вы не против.

-- Конечно, нет.... Но давайте сделаем еще лучше. Зайдем ко мне все. Небось вы тоже умираете от жажды. Верно?

Ее лицо обращено к нему. Она колеблется, борется с собой.

-- Уже поздновато...

-- Да нет. На одну минутку, я найду этот "Путеводитель по римской античности" и напою вас чем-нибудь прохладненьким.

-- Не знаю, вправе ли я пойти... -- говорит она строго и берет Ива на руки -- опять из инстинкта самосохранения.