От этого газета становилась только интереснее, и он с удвоенным вниманием принялся за передовую статью. И снова был удивлен (он уже устал удивляться), что газета опубликовала не всю речь Председателя Совета Пятнадцати, а только выдержки из нее и, притом, с собственными комментариями. А говорил Ргиавл уже совсем невероятные вещи. Он прямо признавался, что Империя оказалась в состоянии серьезного кризиса: падает производительность труда, резко снижается качество продукции, растет бюджетный дефицит (он не знал, что это такое, но понял: что-то очень неприятное), система управления забюрократизирована и неэффективна…
В статье назывались еще какие-то беды и трудности, но он их плохо запомнил. О том, что дела в государстве идут неладно, часто вполголоса говорили между собой взрослые. Даже отец порой жаловался матери на тупость Столичного начальства и на то, что выделенные для архива средства постоянно пропадают где-то на полдороге. Но оказывается, об этом двести шестьдесят лет назад мог говорить во всеуслышание сам Председатель Совета Пятнадцати! Это как-то не укладывалось в голове.
Перевернув страницу, он столкнулся с еще более невероятными вещами. Председатель Совета Пятнадцати Ргиавл предлагал преодолевать кризис за счет "пробуждения инициативы масс" и "воспитания в гражданах Империи чувства хозяина". Дабы пробудить эту инициативу, планировалось собрать в Столице Всенародное Совещание с выборными делегатами (вначале до него просто не дошло, кто и кого будет выбирать, потом ему показалось, что он читает не официальную газету, пусть и вышедшую двести шестьдесят лет назад, а крамольную листовку подобно тем, что изредка появлялись на заборах и стенах университета).
Возгордившись от осознания собственной смелости, он начал просматривать и другие статьи и незаметно для себя увлекся. Официоз, который в известных ему безымянных газетах занимал до девяноста процентов площади, здесь ограничивался первой полосой и двумя разворотами, а на оставшихся одиннадцати страницах хватило места и для очерка о природе планеты Тэкэрэо (которая тогда еще, по-видимому, не была Имперской колонией), и для статьи о каком-то заводе, производящем холодильное оборудование (на вид вполне современное), и для множества интересных мелких заметок, кулинарных рецептов, смешного рассказика о вороватом продавце (он не знал слова "фельетон"), и даже криминальной истории о том, как ссора между двумя семьями, живущими на одной площадке, привела к кровавой развязке.
Его привел в себя только писк браслета связи – мать звала его домой ужинать. Он выключил лампу, постарался хоть немного привести в порядок запачканную в пыли одежду и покинул подвал, тщательно поставив на место засов. При тусклом освещении на площадке следы того, что запертую дверь открывали, были совершенно незаметными.
С этого дня и началось его приобщение к тайне. Он приходил в архив почти каждый день, сначала немного крутился среди отцовских сотрудников, а затем украдкой пробирался в подвал, снимал засов, спускался в свое убежище и часами просиживал в нем, все больше погружаясь в мир почти двухвековой давности. Удивительно, но никто из взрослых так и не засек его. Отец постоянно был занят, и ему очень льстило, что сын интересуется его работой. Мать, как всегда, была поглощена ведением хозяйства и активной светской жизнью, а работники архива в эту часть подвалов почти никогда не спускались.
Газета "Новая Жизнь" выходила раз в полдюжины дней, и это облегчало ему скольжение сквозь время, помогая не утонуть в частностях. Когда ему было интересно, он доставал с полки (он уже освоился в подвале и знал, где что лежит) подшивку "Государственной Газеты", такой же официальной, как и в его время, но намного менее официозной, и находил там важные подробности.
Он читал о том, какой огромный интерес вызвало предстоящее Всенародное Совещание. Он следил за тем, как выдвигали и выбирали делегатов провинции и министерства, находил в "Новой Жизни" подборки писем-наказов, иногда наивных, иногда деловых, а порой, настолько радикальных, что у него перехватывало дух. Он возмущался, читая, как власти проводят нужных им людей, радовался победам общественности и огорчался поражениям, а затем, как, наверное, и те, кто брал в руки эту газету два века назад, от корки до корки проштудировал стенограммы открывшегося Совещания.