Время жить. Книга первая: Поработители

Проблема, замеченная Управлением по воспитанию, была даже более сложной, чем казалось. Эксперимент изменил не только способ хозяйствования, менялась и психология. Благодаря преобразованиям и, в первую очередь, созданию множества частных предприятий, в провинции появились люди, не зависящие от государства и не нуждающиеся в его указаниях и подачках. Все отношения, которые они имели с государством, ограничивались ежемесячной уплатой налогов.

Несмотря на всю свою лояльность и аполитичность, эти люди были прямым вызовом существующим порядкам, и власть не могла этого не видеть и не понимать. По сути, у нее оставалось два выхода: или самой возглавить дальнейшие преобразования, распространив их на все государство, или объявить эксперимент неудачным, безжалостно уничтожив всё и всех, кто были с ним связаны.

Он начал замечать сгущающиеся тучи к концу третьего года эксперимента. Это был особый год, год перелома, когда провинция, по всем признакам и прогнозам, должна была впервые без корректировок и приписок полностью выполнить годовой план обязательных поставок. Достижение, обязанное остаться незамеченным, так как абсолютно все сорок восемь провинций всегда рапортовали о 100 %-ном выполнении плана вне зависимости от реальных результатов. Да и какое значение имели экономические достижения, когда речь шла о сохранении устоев?

Первой атакой, как обычно, стала разгромная статья в "Государственной газете" – статья грубая, лживая, тенденциозная, в которой начисто отрицались все достоинства эксперимента, а 26-я провинция называлась источником крамолы и рассадником преступности. Первым чувством, возникшим у него после этой статьи, были не гнев и отчаяние, а досада. Дело его жизни оказалось под угрозой именно в тот момент, когда оно было так близко к успеху! Уже были почти готовы пакеты документов для распространения реформы на соседние провинции, после чего преобразования становились необратимыми. Накопленный за три года опыт уже позволял надеяться на относительно безболезненное прохождение переходного периода.

И он не мог, не имел права проигрывать! За ним стояли его сотрудники, его друзья и единомышленники в других провинциях, за ним стояли тысячи людей, поверивших в перемены и поддержавшие их своими делами. Наконец, у него была организация, на чью поддержку он мог рассчитывать.

Он сражался до конца. Когда он все еще верил в успех, он всеми силами сдерживал радикализм своих сторонников, чтобы не давать недругам лишнего козыря. Он всеми своими средствами вел отчаянную пропагандистскую кампанию против всей государственной машины. Он даже добился приема у самого Коога, пытаясь доказать ему ценность эксперимента для будущего Империи.

Тщетно. Кольцо вокруг 26-й провинции сжималось все сильнее. В Лосхабнио зачастили различные инспектора, ревизоры, проверочные комиссии – все одинаково тупые, злобные и старающиеся раздуть любой инцидент в чрезвычайное происшествие, а ошибку – в государственное преступление.

Даже губернатор, до этого безоговорочно поддерживавший эксперимент, пошел на попятную и постарался побыстрее свернуть реформы. Но вырвавшуюся на свободу инициативу масс уже было не остановить. Заводы, наконец, справились с проблемой товарного голода, и эпоха дефицита начала понемногу отходить в прошлое. Некий изобретатель построил трехколесную машину с прицепом, наладил серийное производство и начал продавать свои творения всем желающим. Несколько крупных цеховиков совершенно легально стали миллионерами. Кто-то заново открыл рекламу, и в государственных газетах и на государственном телевидении появились рекламные объявления и даже рекламные клипы, что вызвало у Управления по воспитанию даже не протесты, а дикую ярость.

Эксперимент приобрел скандальную известность в правящей верхушке. Мощная группа деятелей из второго эшелона выступила против Коога и его приближенных, обвинив их в потакании "подлым искусителям" и "плутократам". Коогу удалось каким-то чудом удержаться у власти, но было ясно, что он ничего не забыл и ничего не простил.

В 26-й провинции царила атмосфера лихорадочного возбуждения. Необычайно расцвели разнообразные увеселительные заведения. В частных ресторанах всю ночь играла музыка и кружились в танце хмельные пары, спеша насладиться последними днями свободы.

Иронично, но последний гвоздь в гроб эксперимента забила забастовка на военных заводах, на которые никакие преобразования никогда не распространялись. Раньше работа на этих предприятиях считалась самой престижной и приносила ряд существенных льгот. Но теперь, когда на первый план вышли деньги, продуктовые заказы по праздникам, розыгрыши талонов на холодильник или карточки повышенной категории уже не так высоко котировались. Рабочие долго терпели, наблюдая развеселую жизнь за оградой, а когда эта жизнь стала подходить к концу, внезапно вышли на улицу, требуя распространения эксперимента и на военные предприятия.