— Вот-вот. Борьбу. Идеологическую. А те самые, как ты выразился, либеральные профессора, которые, может быть, ничего не понимают ни в конспирации, ни в организационной работе, разбираются в экономике получше всех нас, кроме, наверное, Первого. В то время как наша программа, боюсь, смахивает на утопию. И насчет победы… Знаешь, Тертый, мы с тобой старые друзья, и я тебе признаюсь. Иногда я со страхом думаю, что будет, если мы действительно победим и придем к власти. Мы привыкли делить мир на черное и белое и не признаем полутонов. Всю жизнь мы боремся, боремся с сильным и опасным врагом, и когда его вдруг не станет, мы, боюсь, не сможем остановиться. И разрушив мир насилия и несправедливости, как бы нам не построить новый, по его образу и подобию. Ведь это так просто — вести беспощадную идеологическую борьбу, исключать из Союза, судить партийным судом… И совсем просто будет, думаю, научиться ссылать, заключать в тюрьмы, расстреливать… Мы ведь все ужасно нетерпимы, не выносим разногласий и уж особенно не любим, когда кто-либо осмеливается отстаивать свое мнение. Меньшинство всегда обязано подчиняться большинству, низовые организации — Центру, который все решает, всем распоряжается и не подконтролен рядовым подпольщикам.
— А что ты еще хочешь, Стрелок?! Ты же тридцать лет работаешь с подпольем! И ты должен понимать, что при курсе на вооруженное восстание нам нужен сплоченный боевой Союз, а не дискуссионный клуб. Мы пропадем, если не будем едины! И нам сейчас не до споров и выяснений, кто прав, а кто нет. Неужели ты не понимаешь, что все эти дискуссии, платформы, фракции ослабляют нас, отнимают у нас энергию, нужную для борьбы?! Как решил Центр, так и будет, а не согласен — подчинись, так надо, или уходи, не разлагай нас своими колебаниями и не нарушай нашего единства!
— Раскол тоже ослабляет, — вставил Реэрн.
— Да. Но лучше вырезать, пусть и с кровью, чужеродное тело, чем оставлять его. Иногда споры и раздоры — это гибель. Ты сам военный и знаешь — приказы не обсуждают! Да и согласись: ведь Скиталец и его группа не правы! Не правы! Этого ты не будешь отрицать?!
— Нет. Я тоже не разделяю их точки зрения. Но нельзя лишать людей права на свое мнение, пусть и не совпадающее с мнением большинства. В конце концов, что бы они ни думали, они тоже работают на революцию. Вместе с нами. Наш главный враг — власть, а не наши же товарищи, которых нельзя лишать права на инакомыслие! Да, нам нужны централизм, сильное руководство, дисциплина, но нельзя же превращать их в диктатуру Центра!
— Ты так не любишь этого слова, Стрелок! Но что бы ты не говорил, а нам не обойтись без диктатуры, особенно, после победы. Ты назвал нашу программу утопией, а я считаю таковой воззрения твоих любимых демократов. Демократия?! Да мы жили без всякой демократии семь веков! Тысячу лет! Тысячу! Ты все время летаешь по космосу и просто не видишь, сколько горючего материала накопилось в обществе! С одной стороны, нас это не может не радовать: стоит нам выступить, и рванет так, что все разрушит до основания. Но затем?! Что затем?! Ты думаешь, все эти люди немедленно переродятся в свободных творческих личностей и с радостью начнут строить демократическое общество?! Демократия — это красивая сказка, легенда о прекрасном прошлом, а в реальной жизни всем легендам и сказкам — грош цена! Ты помнишь эксперимент в 26-й провинции? Да нет, откуда тебе, ты же там был всего дважды и все восторгался переменами! А ты знаешь — да нас всех это тогда просто убило — сколько там всплыло наверх всякого дерьма?! А ведь в 26-й только чуть-чуть — чуть-чуть — приотпустили вожжи! А что будет, если их совсем убрать?! Да с твоей демократией во власть полезут всякие подонки, мерзавцы и безответственные крикуны. Нет, Стрелок, нам не обойтись без диктатуры! Нам надо будет по капле приучать народ к свободе! Воспитывать их! Направлять! Железной рукой! И на это дело уйдут годы, дюжины лет, может быть, целые поколения!
— Ага! Воспитывать железной рукой! Закаляя в потоках крови! А кто тебе будет воспитывать воспитателей?! Кто решит — готов народ к свободе или еще нет?! Да для этого лучше всего подошел бы какой-нибудь Председатель Совета Пятнадцати, все бы его слушались и менять ничего не надо было бы!
— Опять передергиваешь! Причем тут Совет Пятнадцати? Это будет наша диктатура, диктатура миллионов, миллиардов ограбленных, угнетенных, обездоленных над теми, кто угнетал их, обкрадывал, жил за их счет! Это будет диктатура большинства, диктатура народа!