Время животных. Три повести

– А ведь и в самом деле, грустно, – разговаривал сам с собою Дива. – Скорее бы весна приходила! В конце марта уже закашляют на вётлах грачи. А там, глядишь, и пернатая мелочь в саду защебечет. Выгоню Маньку на проталину, загляну в ульи: сколько сдохло, а сколько выжило? Разведу им медового сиропа – нехай их подкрепляются после зимы. А потом и соловьи защёлкают – тут уж за соком пора в березняк. Надо будет на сей раз банок десять поставить – и в подвал его, чтобы не закис. Там заодно и сморчков можно набрать на первую в этом году грибную жарёху. Подснежников, медуниц в кувшин поставлю, потом – черёмухи… И грусть минует, и снова всё пойдёт как надо – с рассвета до заката. А пока… пока приходилось жить, слушая одну разве что пургу. Отложив до поры чтенье, Дива достал душегрейку, носки с валенками и стал одеваться. «А схожу-ка я за сосной в крайний бор. – Сказал он себе. – А то размечтался тут о весне, а столбов для палисадника в хозяйстве нет. Вот и запасу нынче, пока времени – вагон». Погода была ясная, хоть и сильно ветрило. Закутав нос и губы шерстяным шарфом, Дива пошёл чётко на встречный ветер, к синеющему справа от основного лесного массива бору. Этот сосняк был посажен ещё в войну застрявшими в селе из-за нехватки вагонов маршевыми ротами. Председатель колхоза в ту бесхлебную фронтовую пору накормил солдат с одним условием – они посадят в голом поле строевой лес, саженцы которого осели в местном лесничестве во время проезда здесь на Урал эвакуируемой из Ленинграда лесной академии. Поскольку солдаты жутко проголодались и делать им в селе было положительно нечего, посадка леса была осуществлена в кратчайшие сроки. И через несколько лет, вскоре после Победы, в молодом сосняке уже собирали маслята и землянику, а лет через двадцать пять повадились сюда межаки и за самими строевыми соснами. На сей раз вставший на широкие лыжи Дива добрался до сосняка за четверть часа. В сосняке зимой было уютнее, чем в лиственном, голом и почти не живом лесу. Это чувствовали и синицы, и дятлы, и даже в принципе не любившие хвойного леса вороны. Все они здесь шевырялись в тяжёлых лапах, клевали шишки и роняли на снег куски поеденной жучками-червячками коры. Здесь и Диве сразу стало как-то веселей, и он вдруг почувствовал совсем живую, лишь присмиревшую до срока, но внимавшую ему природу. И он смиренно прислонился к самой невзрачной в бору, не оправившейся от какой-то древесной болезни сосенке и стал чуть слышно шептать ей слова сочиняемого им по ходу заклинания:

– Дорогая моя сосенка, милая, хорошая! Возьми у меня мою человечью силу, – говоря это, он теснее прислонился к её стволу. – Возьми её и оберни в свою, древесную. Пусть она принесёт тебе исцеление, даст силы, приумножит теченье смолы под твоей корой, и чтобы корни твои углубились и разошлись во все земные концы и достигли бы питательной влаги.