Время жизни

Замешательство. Мне не должно было приходить в голову, что тайная жизнь Мартина на самом деле была его основной жизнью, а личина тренера по единоборствам… эх, Мартин, мы так и не успели поговорить серьезно.

– Да?.. Выходит, он вам все рассказал… Вы поймите, я ничего против вас не имею, мне нужны деньги, очень много денег… да вы и сами знаете… в общем, я согласился, а тут началась стрельба, мы куда-то побежали…

Нарочитая ложь всегда лучше лжи на грани фола. Нарочитую ложь всегда можно спутать с той правдой, которую знаешь. Так палач становится на одну доску с жертвой.

– Твоя память принадлежит только тебе. Ты вспомнишь, если захочешь.

– Но я ничего не помню, вы… вы что-то сделали со мной! Где я? Зачем вы меня сюда поместили!

Спектакль нужно было закончить, и я уж постараюсь напоследок вывести этого неизвестного из себя. Если это вообще возможно сделать…

– Ты знаешь, где искать, Майкл. Ты знаешь, что искать. Это – в тебе, и с этим ты расстаться уже не сможешь. Ощути это сполна, вспомни того, о котором не сможешь забыть.

Свет снова погас, а я остался сидеть на холодном металлическом полу.

Вот теперь нужно подумать.

Этот кто-то не стал со мной торговаться.

Этот кто-то знал, что я ничего не знаю.

И этот кто-то считает, что я смогу вспомнить, если захочу. И тогда он вернется. Задаст наконец треклятый вопрос.

Я, настоящий я, заключенный в оболочку этого мальчишки, начал сомневаться. Зная ответ, не захотел ли я сам все забыть, чтобы не выдать тому-кто-спрашивает. Не захочу ли я забыть все снова, сумев все вспомнить.

Надеюсь, нет. Иначе зачем все это.

Я поднялся с пола, потирая ушибленное при падении плечо. Эти стены крепче меня. Казалось, той силы, что я вкладывал в свои удары, было достаточно, чтобы проломить опору моста. Я бил не в физической реальности, а там, за гранью моего хрустального мира, где переливались радужными пятнами черноты сами законы бытия. Крошечной отдачи сюда, в физическую реальность, мне хватило, чтобы даже мое тренированное тело чувствовало себя как после столкновения с каром. Но стены не поддались, их безупречный матовый блеск не перечеркнула ни единая трещина напряжения.

Тот, кто мне противостоял, не был в моем хрустальном мире новичком. Он правил им, как правят в собственном доме. Где каждый закоулок, каждый предмет, каждая пылинка – часть целого, принадлежащего одному хозяину.

Такой человек может править миром. Или не может?

Впервые в моей короткой жизни я испытал по-настоящему мистическое чувство. Не религиозное, мистическое. Нечто, о чем я до сих пор ни разу не задумывался, захлестнуло меня на миг, чтобы снова отступить. Я не боялся, я просто решал задачу.

В который раз ловя себя на мысли, что – не впервые.

Мне нужно вспомнить.

Что-то.

Не во мне.

Снаружи.

Мир, который я помнил, был далек от идеала. Там правили Корпорации, а те уголки власти, которые еще оставались свободными, занимали властные институты трансгосударственных союзов. Какое-то ничтожное место в этом мировом плавильном котле занимал и я. До того как попал сюда, я был кем-то другим, словно играл какую-то роль, носил маску, не замечая себя под ее шершавым папье-маше.

А теперь, тут, в темноте железной камеры, не чувствуя вокруг себя многоголосого пения мира, экранированный чужой волей, я продолжил стремительно раздваиваться. Даже вернувшись, моя память была для меня чем-то чужим. Меня связывало с ней отныне только одно. То неизвестное, что нужно этому неизвестному.

Это нужно и мне.

Итак, моя жизнь. Простая цепочка совпадений, приведшая меня сюда.

Детство. Счастливое детство, которого я совсем не помню.

Какие-то обрывки образов.

Солнце, косыми лучами сочащееся через запыленное стекло парника.

Залитая охрой заката стена дома, теплая, шершавая, пахнущая паутиной и зеленью.

Надвигающаяся лавина высоких каменных домов.

Низкий рокот тяжелых воздушных барж, увозящих прочь отвалы породы, оставшейся после закладки фундаментов.

Холодная тень, накрывшая наш дом.

Эта тень унесла отца, забросив нас с матерью в безликую коробку многоквартирника. Это я уже помнил лучше. Бездонные колодцы дворов, горбы пешеходных пандусов, пещеры туннелей, лабиринты подвалов.

В этом мире тоже было свое очарование – гирлянды, спирали, сверкающие пилоны ночных огней, возносящиеся на головокружительную высоту. Едва слышимый радостный смех в полумраке туманного утра. Протяжные гудки сигналов, эхом дробящиеся о стены рукотворных скал.

В этом мире было куда меньше романтики, но и я стал старше, в одночасье постигнув что-то невербализуемое, какой-то закон, не познанный мной в совершенстве и до сих пор. Если я теперешний некогда поселился в том ребенке, то это случилось тогда, в каменном лабиринте между новым домом и социалкой, в которую я попал.

Что должно было произойти с маленьким человеком, который в ответ на грубость внешнего мира не расплакался, не затаился в толпе подобных себе зверенышей, не стал членом стаи, а выбрал свой путь, невозможный, несуществующий в природе, который нужно было сперва выстроить, а уже потом по нему пройти.