Время золотое

Директор всаживал в Бекетова свои вопросы, как пули, и Бекетов не знал, сколько еще этих пуль в магазине. Он перестал отвечать, убедившись, что не ответы интересуют директора, а только сама возможность бить прицельно в близкий лоб собеседника.

– Ладно, а почему Чегоданов не скажет народу, что война на носу? У Китая армия готова к войне. У Турции готова. У Ирана готова. У НАТО готова. Только у России нет армии, нет оружия, нет обороны. Министр то ли вор, то ли пацифист. Пудрит мозги народу. Миру мир! А когда нас, как Ливию, будут бомбить, куда побежим? На Болотную?

Бекетов выдерживал эти «вопросы в лоб». Директор, упрекая Бекетова, упрекал Чегоданова, упрекал государство. Не в бессердечии и бесчувствии, не в свирепости и бездушии, не в глухом равнодушии к стону «маленького человека». Он упрекал государство в слабости, в дурном раздвоении, в отсутствии воли, в забвении грозных заповедей, которые исповедовали былые цари и вожди, сберегая страну среди мятежей и нашествий. Директор боялся, что оскудение государственной воли даст выход смутным и яростным силам, которые вновь, как было недавно, ворвутся в цеха, сметут дорогие станки, рассекут на куски недостроенные самолеты, не позволят подняться в небо чудесной машине. И снова в цехах загуляет метель, и на рухнувших стапелях повиснет мятый обломок крыла. Бекетов был благодарен директору за эти злые упреки, за фиолетовый гнев в монголоидных глазах.

– Ладно, – продолжал директор. – А почему Чегоданов не выйдет к народу и не скажет: «Братья и сестры, спасайте страну!» Народ его услышит. Простит грехи, подтянет пояса, пойдет спасать государство. Наш народ – государственник, а не торговец, не лавочник. Пусть даст народу задание – построить страну, какой еще не бывало. Без воров, без насильников, без крючконосых банкиров, которые жрут русскую душу и тело. Пусть даст чертеж государства, а мы, инженеры, построим ему любой звездолет, который взметнет Россию в Космос. Наш народ – не банкир, не адвокатишка. Народ – летчик, народ – космонавт!

Бекетов любил это яростное лицо, в котором играли все краски русской Евразии. Текли все реки, дули все ветры, голосили все языки. В этом лице не было усталости и уныния, а горела ненасытная жажда жить, строить города и заводы, пускать в небеса самолеты. Бекетов, утомленный в своих непосильных трудах, одинокий в своих радениях, оживал в соседстве с этим неутомимым творцом. Его лицо было круглой чашей, в которой плескалась «живая» вода.

– Я вам скажу, почему мы на заводе поддержим Чегоданова, хотя ему далеко до настоящего лидера. Вы видели наш самолет? Видели, какой он красавец? А ведь его могло и не быть, если бы не Чегоданов. Когда мы воевали с грузинами и этот придурок, который жует свои галстуки, кинул танки на наших миротворцев в Цхинвале, наши самолеты плохо себя показали. Войска шли без воздушного прикрытия, потому что все наши машины были устаревшие, летающие мишени для грузинских ракет. А грузин вооружили американцы, у них было оружие НАТО. И это оружие молотило наши самолеты, мы их потеряли добрый десяток, а результат никакой. Американцы хотели перебросить на грузинские аэродромы свои самолеты, и тогда бы уже была другая война. Что делать? Посылать на штурмовые удары всю оставшуюся авиацию? Вспомнили, что на полигоне уже несколько лет мусолят две наши машины Су-34. На вооружение не принимают, испытания затягивают. Но эти машины обладают всеми современными средствами радиоэлектронной борьбы, всеми средствами подавления ПВО противника. Выбирать не приходится, да и не из чего. Кинули эти две машины на фронт вместе с летчиками-испытателями и нашими заводскими инженерами. Подняли эти сушки в небо. Они два раза прошли от Цхинвала до Тбилиси и обратно. Смели всю систему грузинской ПВО, подавили ракетами все радары, разбомбили взлетно-посадочную полосу под Тбилиси, так что ни один американский самолет не сядет. Разгромили авиаремонтные мастерские и попутно сожгли несколько танковых колонн. Вернулись невредимы, ни одной царапины. И войне конец. После войны, как водится, о наших самолетах забыли. Опять тягомотина, опять министерская дурь. Приказ ремонтировать старые самолеты, латать старые портки. Так бы оно и тянулось, если бы Чегоданов своей волей не согнул дураков в министерстве. Наш завод получил заказ на сто боевых машин. Поэтому мы и живем. Насыщаем полки новой техникой. Завтра еще одну нашу птичку из гнезда выпускаем. – На лице директора больше не было гнева, а светилась тихая нежность. – Я вот что думаю, Андрей Алексеевич. Когда нам грузины накостыляли, мы очнулись, разгромили их и теперь запускаем лучший в мире фронтовой бомбардировщик. Когда Градобоев накостыляет Чегоданову на Болотной площади, тот очнется, разгромит Градобоева и запустит звездолет Государства. Иначе не может быть.