Еще один! И типа каратэ знает? Нна тебе каратэ! Нельзя задирать ноги выше уровня пояса, это тебе что, балет?! На лоха — сработает, на дурачка, неспособного провести контрприем. А на меня ваши маваши ни хрена не действуют! Вначале тебе яйца разбить, а когда согнулся и зажался — аккуратно так взять за голову, потянуть вверх и в сторону, а потом — рраз! Рывком в противоположную сторону! Ты инстинктивно напрягаешь шею, когда я тяну голову влево, и тем самым мне помогаешь — достаточно быстро рвануть в противоположную сторону, и мои усилия, твои усилия — все вместе приводит к нужному результату. Позвонки хрустят, шея повисает. Наверное, какое-то время ты еще понимаешь, осознаешь, что тебя убили, но ничего поделать не можешь — с такими повреждениями не живут.
Читал где-то, что отрубленная голова после казни живет еще некоторое время — глазами поводит, шевелит бровями, моргает…меня, как прочитал — аж мороз по коже продрал. Вот так понимать, что тебя уже убили, осознавать, что ничего изменить не можешь — что может быть хуже? Впрочем — много чего. Человек в своем патологическом желании убивать себе подобных придумал очень много способов особо мучительной, мерзкой, и невероятно болезненной казни. Чем и отличается от животных.
Монгол ничем не шевелил. Нет, ну так-то он вначале слегка пошевелил — подергался, поскреб ногами по полу, но потом затих и больше своим шевелением меня не отвлекал. Потому я смог посвятить всего себя великому делу очистки этого мира от всякой пакости.
Вначале зашиб оставшихся «торпед» Костыля.
Потом сходил, узнал, кто же разбил нос и подбил глаз несчастному Юрке, предупредившему меня о том, что сзади подкрадывается большой полярный лис. Оказалось — два каких-то отморозка, которые начали визжать и попытались свалить из камеры наружу, и были нокаутированы, а потом утоплены в параше. По очереди, конечно.
Ровным счетом у меня вышло одиннадцать человек. Нет, не человек — тварей. Это даже не животные, это твари, имени которым я не могу подобрать! Демоны? Бесы? Бесы, наверное. Демоны — это для католиков и протестантов, а у нас бесы.
А затем я лег на нары и стал дожидаться расплаты. За все приходится платить. За свою жизнь — тоже.
Интересно — шум-то в камере был неслабый, почему цирики не обратили на это никакого внимания? Типа — меня мочат, я визжу, и нечего мешать добрым людям причинять добро? Скорее всего, так и есть.
Выжидали они с полчаса. Потом «кормушка» открылась в нее кто-то заглянул, и через минуту дверь с грохотом открылась, и в камеру ввалились человек десять мордоворотов — с дубинками, в бронежилетах, шлемах, и все такое прочее. Такое прочее — это берцы, которыми они начали меня резво пинать, вдобавок к массажу «демократизаторами». Хорошо это у них получалось. Если бы я не умел группироваться, если бы мои мышцы не были такими развитыми — точно переломали бы кости и отбили внутренности. А так — превратили тело в сплошной синяк, и потные, довольные, поволокли меня наружу. Я даже сознание не потерял — пока тащили, смотрел в пол, не позволяя себя расслабиться и вырубиться, и убегающая подо мной полоса бетонного пола напоминала мне дорогу. Дорогу, по которой я несусь на автомобиле без тормозов. Куда вынесет меня дьявольский железный конь? Где та пропасть, в которую свалюсь? Знает только Бог. Только вот мне не скажет. У человека ведь свобода воли, ага! Мы сами выбираем свои дороги! Ох, частенько стал в этом сомневаться. С некоторых пор…
Меня тащили попинывая время от времени. Я не сопротивлялся. Что толку, если я сейчас убью пару-тройку этих придурков, которые по большому счету и вовсе-то ни причем. Им сказали — они делают. Служба! Но даже если я их положу — выйти мне точно не дадут. Снайпер пристрелит, или еще как-то достанут, но точно — не выйду. А так — даже в одиночке можно жить. Я крепкий, меня так просто не завалишь! Я Самурай! И у меня есть неоплаченные долги! Мне никак нельзя сейчас умирать, хотя вроде бы и пора. Хочется воссоединиться с семьей — на том свете, но как я могу бросить этот мир без того, чтобы расплатиться? Никак нельзя.
В одиночке не было ничего. Вообще ничего — кроме бетонного пола и стен, обработанным жутким изобретением какого-то неизвестного гения. И этот гений скорее всего сейчас в аду сидит голым задом на своем изобретении, а черти с гиканьем и прибаутками волокут его вперед, стирая зад до самой евонной шеи.
«Шуба» — так называется это изобретение. Это когда цементный раствор набрасывают на стену, и когда он застывает, получается что-то вроде гигантской терки, или скорее рашпиля. Ну — чтобы писать на стенах было нельзя. А еще — чтобы не расслаблялись и не чувствовали себя как дома. К такой стене даже притрагиваться противно — торчащие из нее цементные пупыры вонзаются в спину, и ты волей-неволей стараешься найти себе новое место, где бугорки не такие острые, и где можно опереться на стену не боясь повредить кожу.