Время Зверя

«Магия. Вот то единственное слово, которым можно обосновать существование Зверя. Оно звучит дико во второй половине двадцатого века, но заменить его нельзя ничем.

Волшебство. Иррациональное и антилогичное. Отрицающее науку. Провозглашающее торжество сознания над материей. Волшебство, и только оно — а не „биоэнергетика“ и „териантропия“.

Лишь с помощью магии оборотень может сменить свой облик. Я не пишу „стать волком“, потому что поведение обычных волков не имеет ничего общего с mоdus оperandi Зверя.

Волки не нападают на людей, не убивают ради удовольствия, не имеют привычки похищать детей… Наконец, волки почти никогда не живут в одиночестве. И я очень сомневаюсь, чтобы волки (настоящие волки) приняли Зверя в свою стаю.

Зверь схож с волком только внешне. Зверь уникален. И насколько я могу судить, он все же скорее человек, чем животное. Потому что никто, кроме людей, не бывает способен на бессмысленную жестокость…»

Из дневников Николая Владимировича Ахабьева, учителя биологии.

* * *

Он снова начал говорить сам с собой. Последний раз это было с ним шесть лет назад — тогда он был на грани помешательства и чудом сохранил рассудок; теперь это вернулось.

Месть опьянила его. Само сознание того, что он расквитался со Зверем, действовало на разум не хуже наркотика. Вместо апатии и пустоты разочарования его, стоящего над трупом волчицы, вдруг обуяла лихорадочная жажда действий, и теперь, уже под вечер, в желто-коричневых сумерках он брел через лес, возвращался по волчьим следам (а идти по ним было — одно удовольствие; ясный и четкий след волчицы вел прямо к логовищу, и Ахабьев знал, что теперь не заплутает, и доведет месть до конца), и то и дело натыкаясь на деревья, спотыкаясь о корни, обдирая ладони о ветки и хлюпая водой в ботинках, он шел вперед, оставив позади поляну с трупами (о засаде не могло быть и речи — даже оттащи он тела волчицы и паренька подальше в лес, пороховую гарь и две лужи горячей, дымящейся крови Зверь учует за километр, и потому Ахабьев отказался от мысли подстеречь врага в момент метаморфозы, и ушел, а уходя, он помочился на пенек — пометил территорию), он все шел и шел, и бормотал себе под нос тот пьяно-бесконечный диалог и улыбался, сверкая белозубым оскалом на вымазанной грязью физиономии и придавая ей безумно-страшноватый вид…

Теперь Зверь заплатит. Заплатит за все. Теперь он узнает, теперь почувствует, каково это — когда с тебя живого сдирают кожу, и отнимают все, что ты любил… Теперь настал мой час. Мой час расплаты. Кто сказал, что месть — это блюдо, которое надо вкушать холодным? Что за чепуха! Месть всегда горяча, как свежая кровь; месть никогда не остынет, а иначе это и не месть, а так, детская обида… А еще — месть пьянит, пьянит как дорогое вино… Но не пора ли тебе протрезветь? осведомлялся тот спокойный рассудительный голос, что спас Ахабьева от сумасшествия шесть лет назад… О, я протрезвею, я очень скоро снова обрету покой — когда увижу труп своего врага; но сначала я проведу его сквозь ад, как он провел меня… А с чего ты взял, что эта волчица — самка Зверя?.. Ха! А чья же еще? Для кого Зверь начертал на пеньке чертов «вольфсангель»? А? Кого он хотел отпугнуть? Свою суку. И своих выблядков… Не сходится. Период течки у волчицы — начало весны, февраль-март, потом беременность — два месяца, и вскармливание молоком волчат — еще столько же, а сейчас ноябрь, конец ноября, и кормящая волчица в это время просто не может существовать… А Зверь может?! Зверю не писаны законы человеческие, божеские и природные. Будь он мутант или колдун, его не остановят такие мелочи, когда срабатывает инстинкт воспроизводства рода. Зверь завел потомство и совершил ошибку. Теперь Зверь узнает (как узнал я) главную истину Будды: чем больше ты имеешь — тем больше тебе придется потерять…