Время зверинца

Они не задержались здесь надолго. Уже через десять минут после начала фильма Поппи, тяжело дыша, встала и двинулось на выход. И вновь ее бедра скользнули по моим коленям. На сей раз она напоминала смычок, а я — туго натянутые струны. Музыкой был Гайдн, «Семь последних слов». Фрэнсис, ни черта не понимавший в музыке, пожал плечами и покорно последовал за ней, мимоходом выпятив челюсть в мою сторону.

Задним числом я порадовался, что Ванесса предпочла сесть вместе с де Вульфом на последнем ряду, делая по ходу сеанса какие-то заметки. Не хотелось, чтобы такое важное для нее событие было омрачено скандалом. Но позднее, когда мы ужинали в рыбном ресторане по соседству с кинотеатром — жареный осьминог тут как тут, — она начала озираться по сторонам и забеспокоилась, не обнаружив в зале своей мамы. Она спросила, не видел ли я Поппи. Я сказал, что та, вероятно, уехала домой из-за мигрени.

— У мамы никогда не бывает мигреней. Она просидела до конца фильма?

— Не до конца.

— Как скоро она ушла?

— Ну, где-то через час после начала. Или через полчаса. — Скажи мне правду.

— Через двадцать минут.

— Еще до сцены на яхте?

— Не уверен.

— Ты что, тоже не смотрел фильм?

— Я смотрел, не отрываясь ни на секунду, Ви. Но за твоей мамой я не следил.

Лжец.

Мы пили шампанское. Дирк предложил тост:

— За Ванессу!

И мы выпили за нее.

Ванесса предложила тост за двух малоизвестных английских актрис, сыгравших главные роли. Мы выпили за них. На мой взгляд, ни красотой, ни одаренностью обе не годились и в подметки тем женщинам, которых они изображали на экране, но мое предвзятое мнение нельзя принимать в расчет — какникак я был реальным участником той поездки, пусть даже впоследствии исключенным из числа персонажей. Не помню, говорил ли я уже об этом: ни в романе, ни в фильме вообще не было ни одного мужского персонажа. Ни меня, ни Дирка, ни Тима. И даже пеликан, охраняющий пляж, был превращен в пеликаниху.

— Ты действительно считаешь сценарий удачным? — спросила меня Ванесса.

— Превосходный сценарий.

— Правда?

— Истинная правда.

— Я тебя удивила?

Вопрос с подвохом.

— Я всегда считал, что, если ты возьмешься по-настоящему, ты сделаешь очень хорошую вещь, но я не думал, что она окажется настолько хорошей.

— Что тебе понравилось больше всего?

— Красота.

— Это дело рук Дирка.

— Концентрация действия.

— Это тоже Дирк.

— Но идея-то твоя.

— Это так. Спасибо. А как эмоции?

— Этого навалом. Я плакал. И весь зал плакал.

— А эта сучка не смогла просидеть больше пяти минут!

— Десяти, если быть точным.

— Чертова сука!

— Ты не можешь быть полностью уверена насчет мигреней.

Вдруг она доплакалась до головной боли?

— Исключено. Она всегда хвасталась, что даже понятия не имеет, что такое головная боль. Вот почему я в книге придумала ей опухоль мозга. Я решила, что эта деталь ее отвлечет и она уже не станет автоматически принимать на свой счет все, что происходит на экране.

— Она покинула зал еще до первого упоминания об опухоли. — Вот змея, не могла потерпеть чуть подольше!

— Собственно, она ушла сразу, как только выяснилось, что ты наделила ее старческим слабоумием.

— Но в жизни-то у нее нет слабоумия. Или почти нет. Не считая заскоков с мартышками. Почему же тогда она решила, что в образе этой маразматички я вывела ее?

Я хотел сказать: «По той же причине, по которой ты считала себя прообразом всех описанных мною женщин». Но этот вечер был посвящен ее творчеству, а не моему, пусть даже реакция ее матери занятным образом повторяла реакцию Ванессы на мои книги. Сколько раз я твердил ей:

— «Мы» в книге не означает нас с тобой в жизни. «Я» в книге — это не я, сидящий здесь, а тамошняя «ты» — это не здешняя ты. Ведь не зря же эту хрень именуют художественной литературой.

— Даже в тех случаях, когда «она» дословно повторяет то, что когда-то говорила я?

— Даже тогда, Ви, даже тогда.

Лично мне это показалось чрезвычайно трогательным — как сама конфронтация главных героинь, так и причины, ее вызвавшие. Мне понравились роман, сценарий, фильм — все в комплексе. Как это назвать одним словом? Может, «произведение»?

Дочь и слабоумная мать едут через австралийскую пустыню, чтобы повидать мартышек в Манки-Миа. Никакого Гвидо Кретино там нет и в помине. Только две женщины, которые любят друг друга и постоянно ссорятся на фоне скупого пейзажа, напрочь лишенного мужчин и мартышек. Как следствие, относительный коммерческий успех фильму обеспечила зрительская аудитория, в основном состоящая из матерей и дочерей. Эта картина оказалась близка им психологически, а психология есть психология, где бы вы ни находились — в Ноттинг-Хилле, Вест-Энде или, наконец, в той же Западной Австралии. Кстати, Ванесса потом ездила туда на кинофестиваль, что стало настоящим сюрпризом. Не для австралийцев, для меня.