— Профессор меня укокошил, — прошептала Эйс, а затем закричала: — Он всё-таки доигрался!
— Не сердитесь, — предупредила женщина. — Это может плохо сказаться на том, что с вами будет дальше. Вы готовы к божественному суду?
— Да, — мрачно улыбнулась Эйс, надевая на плечи рюкзак. — А он ко мне готов?
Доктор смотрел на сканер, пытаясь проанализировать ложь Челдон Боннифейс.
— Для этого нужно столько энергии… — бормотал он. — Такая глубина иллюзии… Даже гравитация. Как это делается?
Он вынул из кармана часы и мельком посмотрел на них, словно боялся, что кто-то подсмотрит. Так же быстро он их спрятал.
Хеммингс ходил по таверне, пиная ногами стулья. Он удивлялся, что эта непрекращающаяся рождественская атмосфера, вечное ожидание, так его раздражает. Быть может, это потому, что в его доме Рождество было таким приятным временем. Его отец готовил большущий завтрак, они обменивались у камина подарками.
На луне время не было так связано с церковью, здесь не было ни праздников, ни служб, только медленный распад камней под действием радиации. Рано или поздно, разумеется, наступит рассвет, но немного снега и несколько украшений, выбранных со злым умыслом, ещё не сделают утро рождественским.
Да и почему ему вообще хотелось, что бы Рождество было настоящим? Разве его не беспокоила судьба?
Что ж, какая-то далёкая, невозмутимая часть его сознания ответила, что судьба — это для детей. Хватит ему игрушек и в виде местных жителей. Но что произошло, когда пришёл Санта-Клаус?
Он прицелился в латунную деталь упряжи, украшавшую бар, дунул на неё, и она рассыпалась лунной пылью.
Мистер и миссис Хатчингс подпевали гимну, сидя на скамье в церкви святого Кристофера, двигая губами в такт словам, которых не могли вспомнить.
Эмили слышала немного напряжённые голоса сидевших вокруг неё прихожан, сидевшего рядом мужа, но помимо них пел ещё кто-то, высоким и красивым голосом. Голос был мужской, но в нём была способность и к женскому диапазону. Эмили вспомнила, что уже слышала что-то похожее, когда была подростком и болела. Она сказала маме, что куча одежды на стуле была на самом деле носорогом. Мама, конечно, посмеялась с этого, а воспалённый мозг Эмили обиделся. Ведь одежда только что бросилась с разгона рогом на каминную полку. Она дрожала, боясь, что умрёт, и слышала что-то неясное, что она рационализировала как звук включённого на первом этаже телевизора, но что казалось чем-то переданным с расстояния в несколько световых лет.
— Страх, — бормотал этот голос, — всех нас делает спутниками.
И в этой церкви было что-то похожее на тот голос, напоминавшее о тех годах учёбы и слёз. Эмили очень надеялась, что это не Бог. У неё было нехорошее предчувствие, что если она его когда-нибудь встретит, то попросит уйти, потому что если честно, она в него не верила, и она не хотела быть той, кто беседует с божествами.
— Это с вашей стороны лицемерие, — сказал голос в паузе между куплетами.
— Подержите минуточку, — пробормотал невысокий шотландец, вручая ей ребёнка.
И тут Эмили сделала то, на что, как ей раньше казалась, она была неспособна. Нечто очень старомодное.
Она упала в обморок.
Устав ждать, Чед Бойл пинал в церкви лунные камни.
— Уже недолго осталось, — сказал в его голове голос Ангела. — Я отправила её в системы, в которые наше присутствие не может проникнуть. Он, сам того не осознавая, ослабил защиту, потому что она ему так хорошо знакома. План уже идёт полным ходом.
— Я не понимаю, что ты говоришь, — пожаловался Чед. — Я хочу есть, я хочу делать с Дотти ужасные вещи.
— Какие ещё ужасные вещи? — спросил женский голос.
— Набить её рот червяками или повыдёргивать ей ногти из пальцев ног. По-настоящему ужасные вещи.
И тогда Ангел показала Чеду картины по-настоящему ужасных вещей. Она показала ему войну, траур, пытки, геноцид и жестокость. Она показала ему, что это было распространено повсюду, и повсюду на это закрывали глаза, когда речь шла о возможной выгоде. Она показала ему, какой была вселенная в её глазах.
Это был почти экзамен, чтобы увидеть, насколько хорошо её маленький партнёр годится для её великих замыслов. Или же это была отчаянная попытка найти собеседника. Увидев всё это, Чед начал плакать и бормотать слова кошмара.
Когда всё закончилось, он открыл глаза, потрясённый и немного постаревший.
— И это тоже, — прошептал он. — Это я с ней тоже сделаю. Но сначала я хочу найти червей.
— У тебя будет такая возможность, — успокоил его голос. — Всему своё время.
Эйс брела по пирсу, обуреваемая сомнениями.
При жизни у неё как-то не было времени на то, чтобы верить во что-то. Она верила только в своих друзей. Это плохо закончилось. Так же, как и её отношения с Одри, её матерью. Тяжело сглотнув, она пошла дальше.
Теперь уже слишком поздно.