— Я бы хотел услышать о Мокине, — спросил Егор.
— Кисель, а не человек, — махнул рукой Бугров.
— Какие у вас отношения?
— Сейчас никаких, а раньше каждый день виделись. Я же был за начальника, а он завскладом, сами понимаете… — Бугров развел руками. — Счета, подписи, накладные…
— А набойки ставил вам на сапоги? — спросил Егор.
— Набойки?.. — Бугров недоуменно пожал плечами. — Вроде ставил, я не помню… — Бугров задумался. — Да, ставил…
— Какие денежные вопросы решали?.. Деньги давали ему?
— Свои как-то давал, топорища он тут заказал одному, тот привез, денег не оказалось в кассе, а я собрался шубу жене покупать, вот и отдал…
— Пересчитывать заставлял? — спросил Егор.
— Да. Он аккуратный…
С Левшиным Никита Григорьевич не был знаком.
Они попили чаю с вареньем, Егор еще поспрашивал Бугрова о Мокине, но тот ничего вразумительного сказать больше не мог.
— А это, кто с бородой? — спросил уже на пороге Егор.
— Чайковский Петр Ильич… Композитор, — добавил Бугров.
— A-а, слышал, — кивнул Егор. — Хорошее лицо…
Воробьев ушел, взяв слово хранить разговор в тайне.
Уже выходя, Егор столкнулся с Ниной, она бежала домой и, увидев Воробьева, остановилась, с тревогой глядя ему в лицо.
— Мне соседка сообщила, что вы снова пришли, — побледнев, прошептала она. — За ним…
— Да так, кое-что спросить заходил, — улыбнулся Егор. — Чаю попили.
Нина кивнула, даже попыталась улыбнуться.
— Все в порядке, — сказал Егор и направился дальше, а Нина еще долго стояла у калитки, не в силах идти дальше: ноги не шли.
На обратном пути он зашел в больницу и с удивлением узнал, что Сергеева выписали еще утром. Он направился было к нему, но на полпути остановился, может быть, он в отделе и Егор зря только время потеряет. Но в отделе Сергеева тоже не было. В это время приехал Миков, привез Митяя Слепнева из Сопень, и Егор о Сергееве забыл на время. Митяй, низкорослый мужичок с рыжеватой свалявшейся бороденкой, с Колькой Левшиным бегал еще в детстве в ночное, пас лошадей и коз, но как забрали Левшина на войну, с тех пор его не видал. Не понимая толком, зачем его привезли бесплатно на «чугунке» да с таким мандатом, какой был у Микова, Митяй соображал слабо и все время просил отпустить его обратно даже без билета и проездных, которые ему обещал Миков. Если продержать его сутки, подумал Егор, то он, пожалуй, совсем перепугается, и тогда его опознание совсем ничего не будет стоить. Поэтому Егор сказал, что Митяя отпустят сегодня же, и стал растолковывать ему смысл их просьбы: посмотреть со стороны на одного человека и, если это не Левшин, то виду не подавать, а промолчать. Митяй затряс бороденкой, стал вытаскивать яйца и сало, чтобы Егор забрал их себе, но Воробьев приструнил его тут же, приказав забрать обратно. Он велел Микову выдать предписание товарищу из Сопень, чтобы в колхозе, куда вступил Митяй, знали, что он, Митяй Иванович Слепнев, выполнял поручение Краснокаменского отдела ОГПУ.
Митяя с его мешком усадили на перроне на лавочку и сказали, сейчас должен прийти один товарищ, смотри внимательней. Митяй разволновался, затеребил свою рыжую бороденку, беспокоясь вслух о том, что за столько лет отсутствия Кольки Левшина, он может и не узнать его.
— Ничего, — успокаивал Воробьев, — не узнаешь, тоже хорошо!
— Ну как, — волновался Митяй, — столько везли, денег на меня тратили, а я не узнаю… — Митяй еще что-то бормотал, а Воробьев подумал, что если Слепнев Левшина не узнает, то его надо будет брать, хотя бы для выяснения личности. Ларьев хотел навести еще кое-какие справки, взяв с собой фото Левшина из газеты.
— Идет! — выскочив на перрон, доложил Миков.
— Пошли, — кивнул Егор Микову. — А ты смотри! — бросил он Митяю, и они ушли в кабинет начдороги, откуда был виден Митяй.
Вышел на перрон Левшин, Митяй впился в него, привстав от усердия. Левшин прошел мимо, но сердце точно кольнуло, он остановился и, оглянувшись, взглянул на мужичка.
Где-то он его уже видел, только где вот и почему мужик так странно на него смотрит? Левшин выдавил полуулыбку, развернулся, сделал даже шаг к Митяю.
— Что тебе? — спросил Левшин.
— Кольша?.. Левшин!.. — пробормотал Митяй.
Левшин подошел ближе, кивнул головой.
— Это я, Митяй, Матрены-то Ивановны, что рядом с вами жила, сын…
— Митяй! — помедлив, проговорил Левшин, крепко обнял его. — Ты как здесь?
— Да вот, — Митяй заоглядывался. — Сказали, будто ты жив, поехал сам поглядеть… А то у нас болтают черт-те что, дом даже твой заняли уж после смерти Лукерьи. Петрова Степана сын Михаил живет, дак скажу теперь, что жив ты…
— Ну, пойдем ко мне, поговорим! — Левшин стоял на месте, пытаясь справиться с судорогой, связавшей лицо.
— Да, я это… — Митяй заулыбался, развел руками. — Я, это, на день токо, дак с товарищами и проездом, значить…
— С товарищами проездом, — тоже оглянувшись, проговорил Левшин. — Жалко!
— Да вот, они тут велели ждать! И поезд через час опять же. Приехал бы, за милу душу твое возвращение бы отпраздновали. А?
— Заеду, Митяй! Летом приеду, жди!
Левшин вдруг обнял его, похлопал по спине.
— Вот уж порадуешь всех! — запел Митяй.