Врывалась буря

— Постарайся вспомнить, кого ты видел на базаре сегодня днем, когда шел за… — тихо проговорил Егор и оглянулся, точно Шульц стоял за спиной. — Был ли кто-нибудь с электростанции?..

— Русанов был, — кивнул Лынев.

— Точно?.. — прохрипел Егор.

— Точно, — кивнул Лынев.

Сообщение о Русанове застало Егора врасплох.

— Еще кто?.. — спросил Егор.

— Да много было, — пожал плечами Лынев. — Это же базар!

— Ну? — промычал Воробьев.

— Из наших Семенов, потом с вокзала дежурный, Левшин, из райисполкома трое, и Русанов был не один…

— С кем?

— С Ершовым, заводской парнишка, около Русанова крутится… Да много было…

— Придешь в отдел, сядешь и всех перечислишь в рапорте! Понял?

— Понял, — кивнул Лынев.

Егор ушел. Словно какой-то злой рок подталкивает в их сети Русанова. Улик против него столько, что теперь уже нельзя оставлять его на свободе. Одной случайностью объяснить все эти совпадения трудно. «Постой, постой! — вдруг, остановившись, пробормотал Воробьев. — Сергеев обнаружил в кабинете Бугрова пузырек с белым порошком, которым усыпили Лукича и якобы, Русанова! Не Бугров же его оставил на виду?! Значит, кто-то подбросил. А чаще других к Бугрову заходит тот же Русанов! Теперь еще этот Ершов… Что за фигура?»

Егор постоял и двинулся к дому Русанова.

VIII

В детстве Егорка был большим затейником. Он и пел, и плясал, да так мастерски, что дед Егорки от радости пускал слезу и говорил: «Ну, Егорий, быть тебе артистом кислых щей!»

— Это еще к чему? — ворчала бабушка.

— А что сделаешь, коль бес в нем сидит! — хмыкал дед.

— Это почему «бес»? — удивлялся Егорка.

— А потому, что заставь меня энтот стукоток ногами выкинуть — ни в жисть не сделаю, а тебе в удовольствие!

— Это ты просто старый, — говорил Егорка.

— Я и молодой не мог! — вздыхал дед.

Отца Егора убили в 1905 году во время разгона демонстрации. Мать отвезла Егорку в деревню к деду, и больше ее он не увидел. Ее арестовали через полгода за революционную агитацию и сослали в Сибирь. Оттуда она не вернулась. Так Егорка стал сиротой. Потом уже, в революцию, его разыскал Губернаторов, большевик, и взял над ним шефство. Рассказал о смерти матери. В гражданскую, когда взбунтовались белочехи, а потом пришел Колчак, Егор уже партизанил вместе с Сергеевым, был его адъютантом в разведотряде. После войны Сергеева назначили председателем Краснокаменского отдела ВЧК, в 1923 году переименованной в Объединенное государственное политическое управление. Воробьев так и остался работать с Сергеевым и работал с ним уже десять лет. За это время они немало разоблачили всякой контры, недобитых беляков и колчаковцев, кто не успел уйти за кордон и маскировался под честных тружеников. Некоторые из тех, кто служил у Колчака, всерьез раскаивались и хотели честным трудом искупить свою вину. Егор таким сочувствовал. Сергеев же ненавидел люто, стараясь выискать во всей их жизни тот зловредный смысл, каковой, по его мнению, надлежало выжигать каленым железом.

— Ради чего? — спросил однажды Воробьев.

Сергеев удивился. Не ожидая услышать подобного политически незрелого вопроса, он даже не знал, как на него ответить.

— Как это «ради чего»? — наливаясь тотчас гневом, переспросил Сергеев. — А ради чего убили твоего отца? Ради чего мать твоя погибла на каторге? Ради того, чтобы мы сейчас беспощадной рукой расправлялись с врагами революции, оберегая чистоту ее рядов! Вот для чего, Егор Гордеич, дадена тебе власть и сила?.. А для того, чтобы не было от тебя пощады врагам!

— Вы правильно сказали — врагам! — согласился Воробьев. — Но перед нами сломленные духом люди, запутавшиеся, осознавшие свою ошибку! Разве не призваны мы помочь им найти свое место в революции, раскрыть им глаза, обратить их в своих соратников. Еще Ленин говорил…

— Не трогай Ленина, Егор Гордеич! — побагровев, прошептал Сергеев. — Не мешай его со всякой сволочью! Каждый из ныне живущих должен знать одно: нет двух путей у революции! Кто не с нами, тот против нас! И неважно, когда это было — вчера, десять или двадцать лет назад. Он должен знать: мы помним все! Расстрелы в 1905, 1912-м, войну в 1919-м. И не простим предательства!.. И если б не память о твоих родителях, я бы немедля посадил тебя под домашний арест на двое суток за такие речи!

— Да послушайте меня, Василий Ильич! — начал было Егор…

— Не хочу! Не слышал я твоих сомнений. Слабость духа непростительна для чекиста. Иди!..

Разговор этот происходил давно, и Егор, вспомнив сейчас о нем, нахмурился. Все его радостное настроение точно корова языком слизнула. Он подходил уже было к Русанову, как вдруг у калитки наткнулся на Семенова.

— Здрасте, Егор Гордеич! — виновато проговорил Семенов.

— Здравствуй, Гена! А ты чего здесь делаешь? — удивился Егор.

— А я живу рядом. Увидел вас еще в начале улицы, решил узнать, как там у нас? Нашли этих? Ну, кто турбину угробить хотел? — спросил Семенов.

— Ищем, — вздохнул Воробьев.