Врывалась буря

Шел уже пятый час, старинные часы подвигали день к вечеру, Егор мерил кабинет шагами, а никто из работников не подъезжал. Воробьев уже начал нервничать. Позвонила Катя, спросила, увидятся ли они вечером. Егор сказал, что зайдет часов в девять, не раньше. Голос у нее был счастливый, и Егор, поговорив с ней, немного отошел, поуспокоился.

Зашла Антонина, попрощалась, взглянув на Егора как-то особенно тепло и долго не уходила домой, хотя уже шел седьмой час, предлагая то заварить чайку, то разжечь печь. Но Егор от всего отказался.

Только в семь двадцать приехала первая группа: Миков и Лынев. Трое из Краснокаменска покупали керосин в Сосновке, причем один из них, некто Барсуков, купил сразу в Сосновке и Щучьем пятнадцать литров.

— Пусть милиция займется, проверит все эти факты, — познакомившись с ними, бросил Егор Микову. — Только осторожно, не спеша. А мы к Мокину! — Егор вкратце рассказывал новости, позвонил на электростанцию: Мокин был там.

Понятых взяли в соседнем доме. Дежурил на проходной Лукич.

— А, вон, сидит еще, окошко светится… — глянув в сторону мокинского склада, бросил Лукич.

Егор с группой двинулся туда. Дверь была заперта. Воробьев постучал, но никто на стук не отозвался. Постучал еще и еще раз. Свет внутри склада горел, но за дверью было тихо, точно Мокин вышел куда-то. Егор послал Микова с Лыневым поискать его в управленческом корпусе и машинном зале, который уже заново привели в порядок. Нигде Мокина не оказалось.

— Ломайте дверь! — приказал Егор.

Миков с разбега вышиб ее, Воробьев вошел первым и тотчас увидал труп Мокина. Старик в шапке-ушанке лежал перед столом лицом вниз.

XXI

Экспертиза показала, что смерть наступила в результате спазмы сердечной мышцы, вызванной, возможно, введением в организм непонятного вещества, частицы которого были обнаружены в крови. Это все, что смогли установить в лаборатории местной больницы, переслав все данные в Свердловск.

Обыск, проведенный Воробьевым, доказал причастность Мокина к поджогу электростанции. Была обнаружена потайная дверь, выводящая прямо ко входу в машинный зал станции. В тайнике эксперты нашли следы керосина и четкий след от ведра. Дома на чердаке в старом бауле под рухлядью было спрятано сто пятьдесят тысяч рублей.

Привезли сведения о скупке керосина и Сергеев с Семеновым. Получилось, что в городе и районах орудует целая банда спекулянтов, дело о которых Егор велел передать в милицию. Шел уже одиннадцатый час вечера, когда в отдел прибежала встревоженная Катя. Егор сидел в кабинете с Сергеевым, обсуждая смерть Мокина и поджидая возвращение Микова и Лынева. Смутившись, он вышел с Катей в приемную, хотел объясниться, но она приложила ладонь к его губам.

— Я все знаю, — проговорила она. — Ты голодный?

— Да нет, я…

— Я принесла, вот поешьте, — она достала из сумки кастрюльку. — Тут картошка, селедочка, хлеб…

Егор принес кастрюльку, поставил на стол. Сергеев с удивлением и любопытством наблюдал за ним.

— Давай порубаем, что ли, — вздохнув, проговорил он, снял крышку, пододвинул кастрюльку к Василию Ильичу.

— Ты женился что ли? — воскликнул Сергеев.

— Да, вот, женюсь, — вздохнул Егор.

— Ну бублики! Чего молчишь-то? — радостно пропел он. — Откуда воробьиха такая? — Сергеев мотнул головой на дверь и крякнул. «Воробьиха» выскочила у него непроизвольно.

— Из школы, Чеснокова, — сообщил Егор, первый взял картофелину, кусок селедки и хлеба.

Они поели, напились воды, закурили. Егор угостил куском селедочки и Спартака. Тот проглотил ее, потом доел хлеб и картошку и ушел спать в арестантскую, на топчан.

— Мышей-то хоть нет теперь? — спросил Василий Ильич.

— Да вроде нет, — усмехнулся Егор.

— Кстати, в этой школе твоей намечают демонстрацию провести за освобождение восьми негров, ну, которых к смерти-то приговорили, так Щербакова тут встретил, он просил выступить от отдела. Я сказал: тебе передам, кого назначишь, тот и выступит… — Сергеев хитро прищурился. — Может, сам и выступишь?..

— Нет, лучше ты, — помолчав, сказал Егор, — из меня оратор, сам знаешь! — Воробьев вздохнул.

— Надо привыкать, положено, — отозвался Сергеев.

Они помолчали.

— Ну, за негров-то я выступлю, — сказал вдруг зло Василий Ильич. — Они и без того в рабстве натерпелись, без того обездоленные из-за кожи своей, так нет, надо им еще головы отвернуть!.. Я бы этих империалистов, Егор, не поверишь, без военного суда к стенке — и бублики! Вот такое зло у меня на них, когда я в газетах про их расправы читаю!

Сергеев не выдержал, заходил по кабинету.

— И женщин бы к стенке? — усмехнулся Егор.

— А бабы тут при чем? — не понял Сергеев.

— Тоже капиталистки, — заметил Воробьев.

— Ну если злостные, то есть, которые эксплуатируют рабочий класс или негритянских товарищей, всенепременно! — заключил Василий Ильич. — А ты, что, против?