Всадник

Придворный мудрец Галиат сидел в основательно просевшей лодке, сжав ногами мешок с книгами. Они плыли как будто вниз по течению реки, а выше клубился серый туман, в котором проявляются очертания прежнего мира Ура.

– Неужели я забыл «Буквы загадочных наречий севера»? – бормотал Галиат себе под нос. – «Историю двадцати древних городов» я положил первым делом…

Мудрец поймал взгляд старика Энрике Валенсы и замолчал. Галиат сжал руками драгоценный мешок и вздохнул, а потом повернулся туда, откуда они уплыли. Но вместо знакомых очертаний, пусть туманных, летописец увидел:

«Великий Камарг замолчал. Замолчала белопенная Ламарра. Гордый Эгнан стоит опустевший. Тирд, Корона царств, обвалился и обветшал. Не стало биения жизни в Маритиме. Не движется воздух в колониях. Вымер Санганд. Рэтлскар перестал существовать, как будто не было его.

Лишь в одном месте колышется память – плетет слабую нить, ждет своего времени. Скоро подует ветер, подхватит паутину, понесет по воздуху – опустит здесь, там.

Возможно, земля оживет, снова наполнится голосами. Снова люди будут торговать, приезжать в города, выходить в море, убивать друг друга. Но пока в мире обосновалась тишина, и сон опустился на него шерстяной пеленой.

Кто-то движется по акведуку».

VIII. День избавления

1. Udite, udite, o rustici! [150]

Кай первым услышал мягкий перестук копыт и выглянул из окна. На дальнем краю поляны мелькнула стремительная темная тень, и юный эфест из Ламарры, не сказав никому ни слова, промчался через дом, настежь распахнул дверь и выскочил на солнце. Каю хотелось пренебречь приличиями и побежать вперед, навстречу всаднику, какие бы вести ни нес он обитателям Ковчега. Он удержался. Тем более что через несколько секунд большой вороной жеребец уже стоял перед ним, тихо отфыркиваясь и роя копытом зеленую траву. Кай поднял голову.

В седле сидел Делламорте – ибо обширный плащ с глубоким капюшоном и серебряная маска вряд ли могли укрывать кого-либо, кроме него, а перед ним, твердо придерживаемый одной рукой магистра, располагался мальчик лет семи с блестящими каштановыми волосами, странными тигриными глазами и нежным персиковым румянцем во всю щеку. Вид мальчик имел очень довольный.

Кай молчал. Молчали всадник и мальчик. В открытую дверь вскоре высыпали все обитатели Ковчега – вечно заспанная жена Лота и сам Лот, приобретший за время пребывания на волшебной поляне вид евангелиста Луки с картины Франца Хальса. К ним вскоре присоединился ни на волос не изменившийся Сюцай с полотенцем на плече, подозрительно трезвый и тщательно причесанный Апеллес с кисточкой за ухом, гипт по имени Танкредо с заводной лошадкой на привязи и, конечно, добрый Эзра с керамической кринкой в руке. Вновь прибывшие присоединились к молчанию.

Делламорте снял маску. Под ней обнаружилось его обычное лицо, даже своенравный порез на левой скуле исчез бесследно, как будто магистр имел достаточно времени и сил, чтобы привести себя в самый полный из всех возможных порядков.

– Ну что ж, – вступил он, почему-то не поздоровавшись – как будто уехал совсем недавно. – Написали?

– Пишем, – ответил за всех Апеллес, всегда бывший самым скорым на реакцию.

– Что ж, пишите, – согласился всадник и развернул коня к лесу. Подумав, он продолжил: – А вообще… если хотите, можете идти. Лес больше не таит опасностей, а эфесты вас не тронут.

– Это все?! – закричал Кай разочарованно. – Бесчисленное время на этой поляне… хорошее время, и ты приезжаешь и просто отпускаешь нас?!

– Ах да. – Всадник развернул жеребца, подъехал и обратился к Лоту: – Он прав. Следует отпустить вас сложно. Так что принеси летописи.

– Ты сделал все, что хотел? – тихо спросил гексенмейстера Апеллес. – Совсем все?

– Не совсем, – признал Делламорте. – Например, так и не получил доспех Тарна. Однако… – Он уже устраивал летописи в седельной суме. – Должно же остаться что-нибудь на будущее, правда?

Должно же оставаться что-нибудь на будущее?

2. Уроборос: на лестнице