Всадник без бороды

Кислый кумыс налили только гостю, а себе и мужу байбише наполнила чаши хорошим кумысом из другой миски.

Шик-Бермес, подавая гостю чашу, все продолжал расспрашивать его о сородичах и родственниках:

— Значит, вас было трое братьев? Ты и еще двое?

Гость в это время отхлебнул кумыс и чуть не выплюнул его обратно, такой он был горький.

— Э-э, добрый человек, нас было трое братьев, — сказал он, — но ты меня уже не считай. От этого кумыса я живым не останусь!

— Что ты, о бахсы, — молвил Шик-Бермес, делая несколько глотков из своей чаши. — Отличный кумыс!

Гость посмотрел на свою чашу и сказал:

— Да, я ошибся, кумыс прекрасен. Это злые духи хотят испугать меня… Так с нами, бахсы, часто бывает. Злые духи даже могут внушить вам, что я не голоден и что меня не надо кормить… А? Что ты сказал, добрый человек?

— О аллах, за что ты нас так наказываешь? — взмолилась байбише и сказала мужу: — Давай его уложим спать!

— Тш-ш, услышит! — испугался бай. — И наколдует нам болезнь за это!

— Он же глух, как войлок, — отмахнулась байбише. — Я вот что придумала. Разведем огонь, поставим казан с водой. Гость подождет, подождет и заснет. А мы потом скажем: не хотели будить, ведь гость так устал…

Шик-Бермес поглядел на безучастного бахсы, который, качая головой, что-то беззвучно бормотал, и сказал весело:

— Ставь казан!

Когда был разведен огонь и казан наполнили водой, жена бая громко сказала на ухо знахарю:

— Отдохните, дорогой гость, а то у нас овца варится в казане такая старая, что всю ночь вариться будет!

— Гость тоже не молодой, — ответил бахсы, приоткрывая веки, — и если уж сел, то будет до осени сидеть… Подождем. — И он снова закрыл глаза и забормотал свои заклинания.

Бай и жена переглянулись.

— Придется сварить кусок мяса, — жалобно сказала байбише.

— О-о-о… чем я прогневал аллаха! — застонал Шик-Бермес.

Но делать было нечего — пришлось варить мясо. Один кусочек маленький, а другой — большой.

Но после того как был съеден маленький кусок мяса, гость сказал:

— Сегодня мне нельзя уходить из той юрты, где живут злые духи! А то они могут подумать, что я их испугался!

Хозяева дружно вздохнули, мысленно прокляли еще раз незваного гостя. Делать нечего, пришлось и большой кусок съесть втроем.

Бахсы лег спать у самого входа — возле мешка, в котором что-то шевелилось.

Бай долго шептался с женой.

— Он даже во сне держится за священного барана! — возмущалась байбише. — Как будто мы его украдем или съедим.

— Священный баран, видно, дорого стоит, — предположил бай. — Узнать бы, какая от него польза!

Ночью бахсы все время бормотал во сне, разговаривал:

— У бая золото украли… у бая золото украли… волшебный баран… одна овца… две овцы… украли золото…

Байбише проснулась, прислушалась, растолкала мужа:

— Это не у тебя золото украли? Слышишь, бахсы-то что говорит…

Бай завозился, полез в тайник, потом сказал облегченно:

— Хоть он и бахсы, а ошибся! Все на месте!

— Значит, это он не про нас говорил! — сонно пробормотала байбише.

И в юрте снова стало тихо.

Утром бай с женой проснулись рано, а бахсы долго еще лежал — притворялся, что спит.

— Что это он говорил про волшебного барана? — спросила жена бая. — Одна овца, две овцы?

— Шайтан знает! — махнул рукой Шик-Бермес. — Колдовство кто разберет? Только бы на нашу юрту не наслал какой-нибудь хвори! Пока он спит, ты испеки мне лепешки. Поем хоть всласть без него…

Напекла байбише лепешек, принесла их в юрту.

— Как же я их тут есть буду, — сказал Шик-Бермес, — а вдруг бахсы проснется? Тогда придется делиться с ним. Пойду-ка я в гостевую юрту — там никого нет…

Шик-Бермес спрятал горячие лепешки за пазуху и пошел.

А бахсы лежал у самого выхода. Когда хозяину юрты до порога один шаг оставался, бахсы встал, потянулся, расправил бороду.

Шик-Бермес остановился.

— Я видел во сне, что тебя жжет огонь, — сказал бахсы. — Я так рад, что ты жив и здоров!

С этими словами бахсы быстрым движением, совершенно неожиданным для такого глубокого старика, как он, крепко обнял бая.

Горячие лепешки, как горящие угли, начали припекать живот и грудь Шик-Бермеса. А бахсы как обнял, так и не отпускал.

— Ой-ой-ой! — закричал наконец бай. — Горю! Живот жжет!

Шик-Бермес с трудом вырвался из рук маленького цепкого старикашки и начал выбрасывать из-за пазухи лепешки:

— Ой, проклятые, чуть насквозь не прожгли!

— Спас я бая от большой беды, — промолвил бахсы серьезно. — Если б не я, сгорел бы ты живьем! Возблагодарим аллаха за то, что он послал мне вещий сон!

Когда лепешки были съедены гостем, бай сказал:

— Аллах лишил меня своих милостей! Видно, потому, что злые духи сидят в юрте. Э-э, совсем плохо… Выгони шайтана, бахсы!

Старик уселся на почетное хозяйское место, взял в руки кобыз, провел смычком по струнам, словно пробуя их голоса. Затем заиграл что-то очень печальное. Постепенно мелодия менялась: сначала она была грустной, потом вдруг стала веселой.

Бахсы сначала раскачивался тихонько, в ритм музыке, потом стал подпевать, качаться все сильнее и сильнее.

Кобыз зазвучал отрывисто, звонко. Бахсы положил его, вскочил, закружился по юрте, выкрикивая непонятные слова:

— Абалдыр! Самаг! Ахашен!