Всадник без головы

Он не встревожился, увидев всадника на противоположном берегу реки, только что выехавшего из зарослей и продолжавшего свой путь по открытой равнине. Эта дорога была ему хорошо известна. Он решил, что какой-то путник хочет воспользоваться прохладой ночи, а такая ночь могла соблазнить даже самого усталого человека отказаться oт отдыха. Это мог быть сосед-плантатор, возвращающийся домой из поселка, где он задержался на лишний час, зайдя в бар гостиницы.

Днем, быть может, он узнал бы всадника, но при лунном свете мог лишь различить, что это был человек верхом на лошади.

Отставной капитан машинально следил за ним взглядом, как порой, задумавшись о чем-то, следят за щепкой, уносимой волной вниз по течению.

Только когда всадник, приблизившись к роще, свернул в нее, Колхаун заинтересовался его поведением.

— Что бы это могло означать? — пробормотал он, быстро бросив окурок сигары. — Черт возьми! Он спешился! — продолжал он, когда незнакомец уже без лошади появился на ближней опушке рощи. — Направляется сюда, прямо к излучине… Спустился с обрыва и так быстро, что, по-видимому, он хорошо знает дорогу. Неужели он думает забраться в сад? Но как?.. Вплавь? Боюсь, что такая игра не стоит свеч. Не вор ли это?

Это была первая догадка Колхауна, но он отказался от нее почти тотчас же, как она пришла ему в голову. Правда, в испано-американских странах даже нищие ездят верхом, тем более мог себе это позволить вор.

И все же казалось маловероятным, что человек в полночь прискачет на лошади воровать фрукты или овощи.

«Но что же ему здесь нужно?»

То, что он оставил лошадь в роще, а сам пробирался к реке пешком — и очень осторожно, насколько можно было разглядеть при неверном свете луны, — заставляло сомневаться в честности его намерений и говорило скорее о каком-то злом умысле.

Что это за умысел?

Человек исчез под обрывом, и Колхаун уже не мог больше его видеть с асотеи. Заросли, окаймлявшие противоположный берег, скрыли неизвестного.

«С какой целью он там бродит?»

Отставной капитан уже в десятый раз задавал себе этот вопрос, все больше и больше тревожась, когда вдруг он услышал плеск, словно кто-то нырнул в воду. Звук был негромкий, но очень четкий.

— Всплеск весла… — пробормотал он. — Клянусь всеми святыми, он перетянул челнок и переправляется прямо в сад! Что же, наконец, ему здесь понадобилось?

Не желая больше оставаться на крыше и ломать себе голову в догадках, Колхаун решил потихоньку спуститься вниз, разбудить мужчин и пойти всем вместе на облаву.

Он уже поднял руку с парапета и собрался идти, когда до него долетел новый звук, заставивший его снова наклониться и посмотреть в сад. Этот звук совсем не был похож на удар весла и доносился не с реки. Послышался скрип не то дверных петель, не то открываемого окна. Скрип раздался внизу, почти под тем местом, где стоял Колхаун.

Когда он перегнулся через парапет, чтобы узнать, в чем дело, лицо его стало бледным, как луна, которая осветила его; сердце болезненно сжалось.

Окно было открыто в спальне его кузины Луизы. Он знал это окно. Девушка уже стояла на ступеньках лестницы, ведущей в сад, и, видимо, собиралась спуститься…

В белом, падающем свободными складками платье, с небольшим платком на голове, она напоминала прелестную нимфу ночи, которую луна одела серебристым сиянием.

Колхаун сразу понял, что ее появление как-то связано с человеком, который переправлялся через реку.

А кем мог быть этот человек? Кем, как не Морисом-мустангером! Тайное свидание! В этом не могло быть никаких сомнений — белое платье бесшумно мелькнуло в саду и исчезло в тени деревьев на берегу.

Словно пораженный громом, Колхаун стоял на асотее в каком-то оцепенении. Только после того, как белое платье исчезло в саду и послышался тихий разговор, долетавший из-за деревьев, он пришел в себя и решил, что надо действовать.

Он уже не собирался никого будить — во всяком случае, не сейчас. Он первый должен стать свидетелем позора кузины — и тогда… и тогда…

В эту минуту он не был в состоянии строить какие-то определенные планы; и, слепо следуя своему гнусному порыву, он второпях спустился с асотеи, прошел через весь дом и вышел в сад.

Его охватила неожиданная слабость — у него даже подкашивались ноги, когда он спускался по каменной лестнице. Они продолжали дрожать и когда он спешил по дорожкам сада, и когда он, прокравшись за ствол дерева, никем не замеченный, наблюдал сцену, которая ранила его в самое сердце.

Он слышал их клятвы, их любовные признания, решение мустангера уехать завтра на рассвете, его обещание скоро вернуться и полувысказанные мечты о будущем. С горечью слушал он, как Луиза пыталась уговорить мустангера не уезжать и как, наконец, Морис убедил ее в необходимости этого отъезда.

Он был свидетелем их последнего нежного объятия, которое заставило его с раздражением топнуть ногой по гравию, отчего и замолкли в испуге цикады.