— Ты сказал, что есть и другие причины? Назови их, я ничего не боюсь.
— Вот как! — усмехнулся он. — Ты не боишься?
— Нет, не боюсь. Чего мне бояться?
— Конечно, бояться надо не тебе, а твоему отцу.
— Говори. Все, что относится к отцу, касается и меня. Я
— его дочь. Теперь, увы, единственное дитя… Продолжай, Кассий. Что за тучи собираются над ним?
— Не тучи, Лу, а нечто гораздо более серьезное и реальное. Трудности, с которыми он не в силах справиться. Ты заставляешь меня говорить о вещах, которые тебе вовсе не следует знать.
— О, неужели? Ты ошибаешься, кузен. Я все уже знаю. Мне известно, что мой отец запутался в долгах и что его кредитор — ты. Как я могла не заметить этого? Та надменность, с какой ты держишься в нашем доме, твоя заносчивость, даже в присутствии слуг, достаточно ясно показали им, что за этим что-то скрывается. Ты хозяин Каса-дель-Корво, я знаю это. Но надо мной ты не властен.
Колхаун был обескуражен этим смелым ответом. Карта, на которую он рассчитывал, по-видимому, не могла принести ему взятки. И он не стал с нее ходить. У него в руках был более сильный козырь.
— Вот как! — насмешливо ответил он. — Ну что же, пусть я не властен над твоим сердцем, но все же твое счастье в моих руках. Я знаю, из-за какого презренного негодяя ты мне отказала…
— О ком ты говоришь?
— Какая ты недогадливая!
— Да. Но, может быть, под презренным негодяем ты подразумеваешь себя? В таком случае, я догадаюсь легко. Описание достаточно точное.
— Пусть так, — ответил Колхаун, побагровев от ярости, но все еще сдерживаясь. — Раз ты считаешь меня презренным негодяем, то вряд ли я уроню себя в твоих глазах, если расскажу, что я собираюсь с тобой сделать.
— Сделать со мной? Ты слишком самоуверен, кузен. Ты разговариваешь, словно я твоя служанка или рабыня. К счастью, это не так!
Колхаун не выдержал ее негодующего взгляда и промолчал.
— Что же ты собираешься сделать со мной? Мне будет интересно это узнать, — продолжала она.
— Ты это узнаешь.
— Ты выгонишь меня в прерию или запрешь в монастырь? Или… может быть, в тюрьму?
— Последнее, наверно, пришлось бы тебе по душе, при условии, что тебя заперли бы в компании с…
— Продолжайте, сэр: какова будет моя судьба? Я сгораю от нетерпения, — сказала Луиза.
— Не торопись. Первое действие разыграется завтра.
— Так скоро? А где, можно узнать?
— В суде.
— Каким образом, сэр?
— Очень просто: ты будешь стоять перед лицом судьи и двенадцати присяжных.
— Вам угодно шутить, капитан Колхаун, но я дoлжнa сказать, что мне не нравится ваше остроумие.
— Остроумие здесь ни при чем… Я говорю совершенно серьезно. Завтра суд. Мистер Морис Джеральд… или как его там… предстанет перед ним по обвинению в убийстве твоего брата.
— Это ложь! Морис Джеральд не…
— …не совершал этого преступления? Это надо доказать. Я же не сомневаюсь, что будет доказана его виновность. И самые веские улики против него мы услышим из твоих же уст, к полному удовлетворению присяжных.
Точно испуганная газель, смотрела креолка на кузена широко раскрытыми, полными недоумения и тревоги глазами.
Прошло несколько секунд, прежде чем Луиза смогла заговорить. Она молчала, охваченная внезапно нахлынувшими сомнениями, подозрениями, страхами.
— Я тебя не понимаю… — сказала она наконец. — Ты говоришь, что меня вызовут в суд. Для чего? Хоть я и сестра того, кто… но я ничего не знаю и не могу ничего прибавить к тому, что известно всем.
— Так ли? Нет, тебе известно гораздо больше. Например, что в ночь убийства ты назначила Джеральду свидание в нашем саду. И никто не знает лучше тебя, что произошло во время этого тайного свидания. Как Генри прервал его, как он был вне себя от возмущения при мысли о позоре, который ложится не только на его сестру, но и на всю семью, как, наконец, он грозил убить виновника и как в этом ему помешало заступничество женщины, увлеченной этим негодяем. Никому также неизвестно, что произошло потом: как Генри сдуру бросился за этим мерзавцем и зачем он это сделал. Свидетелей этого было лишь двое.
— Двое? Кто же?
Вопрос был задан машинально и поэтому прозвучал почти спокойно.
Ответ был не менее хладнокровным:
— Один был Кассий Колхаун, другая — Луиза Пойндекстер.
Она не вздрогнула. Она не выразила никакого удивления. То, что было уже сказано, подготовило ее к этому.
Она только вызывающе бросила:
— Ну?
— Ну, — подхватил Колхаун, обескураженный тем, что его слова не произвели впечатления, — теперь ты меня понимаешь…
— Не больше, чем прежде.
— Ты хочешь, чтобы я объяснил яснее?
— Как угодно.
— Хорошо. Есть только одна возможность спасти твоего отца от разорения, а тебя от позора. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Кажется, понимаю.
— Теперь ты не откажешь мне?
— Теперь скорее, чем когда-либо.
— Пусть будет так. Значит, завтра… и это не праздные слова, — завтра в это время ты выступишь свидетелем в суде?
— Гнусный шпион! Прочь с моих глаз! Сию же минуту, или я позову отца!