Всадник без головы(изд.1955)

Непринужденно и уверенно сидит молодая мексиканка в седле. Под ней горячий конь, но вам нечего беспокоиться о молодой всаднице — она прекрасно управляет своей лошадью.

Легкое лассо аккуратно свернуто на седельной луке. Исидора владеет этим оружием не хуже любого мексиканского мустангера и этим гордится.

Она едет не по большой дороге вдоль берега реки, а по боковой тропе, которая ведет от гасиенды ее дяди на вершину близлежащего холма, единственную возвышенность на низовьях Леоны. Взобравшись наверх, Исидора натягивает поводья, но не для того, чтобы дать отдохнуть лошади, а потому, что она достигла конечной цели своей поездки. В этом месте тропинка соединяется с проезжей дорогой; вблизи дороги — небольшая полянка величиной в два или три акра; она покрыта травой, но лишена древесной растительности. Это словно прерия в миниатюре. Колючие лесные заросли окружают полянку со всех сторон. Три едва заметные тропинки расходятся от нее в разных направлениях, прорезая чащу кустарников.

Исидора выехала на середину полянки и, остановившись там, потрепала по шее свою лошадь, чтобы та успокоилась. Хотя вряд ли это нужно было делать — крутой подъем настолько утомил коня, что он уже не рвался вперед и не проявлял нетерпения.

— Я приехала раньше назначенного часа! — воскликнула молодая всадница, вынимая золотые часы из-под своего серапэ. — А может быть, он и вовсе не приедет? Ах, если бы только он смог приехать!..

Что это — я вся дрожу? Это у меня нервная дрожь. Я никогда еще не испытывала такого волнения. Это страх? Да, вероятно…

Как странно, что я боюсь любимого человека, единственного человека, которого я вообще любила. Мое отношение к дону Мигуэлю вряд ли можно было назвать любовью. То был самообман, игра фантазии. К счастью, я быстро излечилась, увидя его трусость. Герой моих романтических грез сошел со своего пьедестала, и за этим последовало разочарование. Как я рада этому! Теперь же я просто ненавижу дона Мигуэля, узнав, что он стал… святые силы, неужели это правда, что он стал разбойником…

Но я бы не испугалась встречи с ним даже в этом уединенном месте…

Как это странно: бояться любимого человека, которого считаешь самым благородным, самым прекрасным из смертных, и в то же время не испытывать страха перед тем, кого глубоко ненавидишь, зная всю его жестокость и коварство!

И все-таки в этом нет ничего странного. Я дрожу не от страха перед опасностью, а лишь из страха оказаться нелюбимой. Вот почему я сейчас дрожу, вот почему я не могу спокойно спать по ночам с того самого дня, когда Морис Джеральд освободил меня из рук индейцев…

Я никогда не говорила ему о моих чувствах. И неизвестно еще, как он примет мое признание. Но он должен все знать. Я не могу больше терпеть эту мучительную неизвестность. Я предпочитаю отчаяние, даже смерть, если только мои мечты обманут меня…

А! Я слышу топот копыт. Это он? Да! Я вижу сквозь деревья яркую расцветку его костюма. Морис Джеральд обычно носит этот костюм. Неудивительно — он так ему к лицу…

Пресвятая дева! Я закутана в серапэ, на голове моей сомбреро… Он примет меня за мужчину! Долой эту безобразную маску! Я женщина, и он должен увидеть перед собой женщину!..

В одно мгновение Исидора срывает с себя серапэ и шляпу — едва ли быстрее могло произойти превращение на сцене. И вот на фоне зелени теперь вырисовывается легкая женственная фигурка и прекрасная головка, достойная резца Кановы. Слегка привстав, опираясь на стремена и наклонившись корпусом вперед, она вся превращается в ожидание.

Исидора не обнаруживает и тени страха, вопреки своим словам. Губы не дрожат, на лице незаметно бледности. Наоборот, ее взгляд, устремленный вперед, — призыв гордой любви, призыв орлицы, ожидающей своего орла.

Но вдруг… что за странная перемена? Золотая вышивка ввела ее в заблуждение. Всадник в мексиканском наряде — не Морис Джеральд, а Мигуэль Диаз.

Приподнятое, взволнованное состояние Исидоры переходит в уныние. Полная разочарования, девушка опускается в седло, и из груди ее вырываются тяжелые вздохи, близкие к возгласам отчаяния.

Эль-Койот заговорил первый:

— Здравствуйте, сеньорита! Кто бы ожидал увидеть вас среди этих тенистых зарослей?

— Это ни в какой мере не должно вас касаться, дон Мигуэль Диаз.

— Странный ответ, сеньорита. Конечно, это касается меня и должно меня касаться. Вы прекрасно знаете, как безумно я вас люблю. Дураком я был, когда признался, что я ваш раб. Вот это-то и охладило ваши чувства.

— Вы ошибаетесь, сеньор. Я никогда не говорила, что люблю вас. Если мне нравилось, как вы ездите верхом, и я об этом вам сказала, то, во всяком случае, из этого не следовало делать какие-либо выводы. Не вами я любовалась, а лишь вашим искусством наездника. И это было три года назад. Я была тогда еще девчонкой, а в этом возрасте такие вещи производят сильное впечатление. Поражает внешний блеск, а не моральные качества. Но теперь я стала старше, и вполне естественно, что ко многому стала иначе относиться.