Всадник без головы (худ. Н. Качергин)

— Молчать! — повелительно кричит Зеб. — Не утомляйте себя разговорами. Если только Зеб Стумп не ошибся, то вам придется еще много говорить. Ну, а теперь поедем. Судья ждет, ждут присяжные, а также и шестьдесят регуляторов.

— Я не вернусь! — заносчиво отвечает Кольхаун. — Кто дал вам право приказывать мне? Вас никто не уполномочивал на это…

— Неужели? — прерывает его Зеб. — Мне дано это право самой справедливостью, — продолжает охотник, берясь за ружье. — Вы это видите? И я воспользуюсь своим правом. Так что лучше всего перестаньте разговаривать. Я не из тех, кто развешивает уши, слушая вас. Садитесь лучше на мою кобылу, и давайте спокойно двигаться в путь. А то, пожалуй, придется привязать вас к лошади, как простой тюк. Вы должны вернуться, вот и все.

Кольхаун не отвечает. Он безнадежно смотрит то на Стумпа, то на Джеральда, то вокруг себя, потом, украдкой, — на свой револьвер, торчащий из кармана; он пытается достать его. Ему мешает лассо, а кроме лассо — старый Зеб, направивший на него дуло своего ружья.

— Скорее! — кричит охотник. — Влезайте на лошадь, мистер Кольхаун! Вас ждет старая кобыла. В седло, я вам говорю!

С механической покорностью подчиняется капитан распоряжению охотника и садится на лошадь. Он делает это под угрозой неминуемой смерти.

Зеб Стумп берет кобылу под уздцы и ведет за собой.

Мустангер в задумчивости едет сзади. Он думает о женщине, которая самоотверженно его любит и которая целиком завладела его сердцем.

Глава XCIX ДВА ВЫСТРЕЛА

После второго неожиданного перерыва, менее длительного, чем первый, суд снова возобновил свое заседание под большим дубом. Наступил вечер. Косые лучи заходящего солнца освещают участок, защищенный густой зеленью дерева. Эти лучи уже не золотые, как днем, а зловеще красные — они предвещают грозу.

На скамье подсудимых сидит уже не Морис Джеральд, а Кассий Кольхаун.

Это, пожалуй, единственная, перемена в картине суда.

Судья тот же, те же присяжные, та же толпа. Разница лишь в их отношении к обвиняемому. В его виновности уже больше не сомневаются. Она очевидна. Все доказательства налицо.

Недостает только одного звена, если так можно выразиться в данном случае: не выяснено побуждение к убийству. Почему Кассий Кольхаун убил своего двоюродного брата? Почему отрубил ему голову? Никто не может ответить на этот вопрос, кроме самого убийцы.

Судебное разбирательство закончилось быстро. Приговор — «виновен» — вынесен. И судья, сняв панаму, уже собирается надеть черную шапочку, мрачную эмблему смерти, чтобы огласить приговор.

Соблюдая формальности, обвиняемому предлагают сказать последнее слово.

Он вздрагивает. Это предложение, как похоронный звон, звучит в его ушах. Он дико озирается вокруг, смотрит с безнадежностью, не встречая ни у кого ни малейшего участия. Не заметил он и выражения жалости — все лица суровы.

А соучастники — подкупленные бандиты, которые до последнего момента поддерживали его, — куда-то скрылись.

Несмотря на свое общественное положение, на богатство, он совершенно одинок. Такова участь преступников. Его поведение резко изменилось: вместо обычной заносчивости и надменности он проявляет трусость и малодушие.

Он знает, что положение его безнадежно, что он стоит на краю могилы…

И вдруг его погасшие глаза оживают. Как будто какая-то мысль осенила его. Быть может, он хочет раскаяться в своем преступлении?

Люди, угадавшие его намерение, стоят, притаив дыхание.

Кажется, что даже цикады притихли. Тишина нарушена голосом судьи:

— Можете ли вы что-нибудь сказать в свое оправдание, чтобы отклонить смертный приговор? — спрашивает судья.

— Нет, — отвечает он, — мне нечего сказать. Приговор справедлив. Я заслуживаю смертной казни.

Еще ни разу в течение дня, полного волнующих происшествий, присутствующие не были так удивлены, как теперь. В полной тишине снова раздается голос подсудимого.

— Совершенно верно, — продолжает Кольхаун, — я убил Генри Пойндекстера, застрелил его в чаще леса…

В ответ на это признание в толпе раздаются невольные крики ужаса. И одновременно послышался стон — все знают, что это был стон отца убитого юноши.

— Я знаю, что должен умереть, — продолжал Кольхаун с кажущимся спокойствием. — Таков ваш приговор; и, судя по вашим лицам, вы не намерены изменить ваше решение. После моего признания странно было бы, если бы я рассчитывал на помилование. Я вполне заслужил суровое наказание. Но все-таки я не хочу уходить из жизни с позорным клеймом злостного убийцы. Вы спрашиваете, почему я убил и что было побуждением к этому преступлению? У меня не было никаких побуждений к этому убийству.

В толпе заметно новое волнение; оно выдает удивление, любопытство и недоверие.

Но все молчат, и никто не мешает говорить подсудимому.

— Вы удивлены этим? Объяснение очень простое: я убил его по ошибке.

В толпе раздаются возгласы удивления. Обвиняемый продолжает:

— Да, по ошибке. Трудно передать, что мне пришлось пережить, когда я обнаружил это. Я узнал обо всем много времени спустя…