Всадник. Легенда Сонной Лощины

Не думаю, что в данный момент ему следовало говорить такое. Крейн походил на пушку с почти догоревшим запалом. Он готов был взорваться, и весь огонь обрушился бы на нас с Бромом.

Нам надо уходить, уезжать, бросить Крейна здесь, пусть терзается ревностью. Мы вернемся. Но только когда у нас будет план, как с ним справиться.

Однако, даже думая это, я понимала, что так не будет. Это слишком разумно, а ван Брунты разумно не действуют. Нас ведут наши сердца, а не головы. Головы – они для того, чтобы пробивать ими стены. Но Крейн едва ли уступит грубой силе.

Крейн выпрямился, вновь напомнив мне змею, разворачивающую свои кольца, змею с сочащимися ядом зубами. Бром вытащил нож, который всегда носил на поясе. Донар переступил с ноги на ногу и фыркнул. Я попятилась, прижалась спиной к дереву, ощутив сквозь одежду шероховатость коры. Весь лес вокруг, казалось, затих, наблюдая, выжидая.

– Она могла бы полюбить меня, – заявил Крейн.

Он переместился на несколько шагов в сторону, и Бром сделал то же самое. Опа уже не думал о том, чтобы отослать меня домой. Все его внимание сосредоточилось на Крейне.

– Она могла бы полюбить меня, если бы не ты, – повторил Крейн.

– Нет, – сказал Бром. – Она видела твое сердце. Ты хотел денег, положения, чести породниться с ван Тасселем. Она никогда бы не выбрала такого, как ты.

– А ты? – Крейн сплюнул. – Ты не хотел ее ферму, ее богатство? Великий Бром Бонс выше подобных корыстных интересов?

– Нет. Не хотел. Мне было плевать. Я любил ее, любил всегда, даже до того, как узнал, для чего вообще нужны деньги. И люблю ее до сих пор. А человек – если ты все еще человек, – утверждающий, что готов заботиться о ней, никогда бы не разбил ей сердце, убив ее сына.

Крейн вздрогнул, отвел взгляд, а когда заговорил снова, в голосе его уже не было прежней силы:

– Я хотел разбить сердце тебе, а не ей. Ей – никогда.

Бром покачал головой.

– Ты думал, что завоюешь ее таким образом? Что после этого она станет думать о тебе лучше?

Крейн схватился за голову и замотал ею из стороны в сторону, как будто внутри его черепа засело что-то огромное и болезненное, от чего он пытался избавиться.

– Нет, нет, нет! Это все ты! Я только хотел отомстить тебе. Это ты заслужил боль. Ты заслужил страдания. Не моя Катрина. Не моя прекрасная, совершенная, своенравная Катрина.

– Ребенок рождается от двоих людей. Ты должен был знать, что из-за твоего поступка она лишь возненавидит тебя.

– Возненавидит меня? Меня? Нет, Катрина, нет. Она меня видела, видела, что я монстр. Какой ужас, какое отвращение были в ее глазах!

Крейн словно уменьшался, пока говорил, как будто ему хотелось съежиться и исчезнуть.

– А чего ты ожидал? Бендикс – ее дитя. Он вышел из ее тела. Половина его крови была ее кровью. Ты сделал ей больно, невыносимо больно.

Все это время Бром не спеша перемещался по поляне – осторожно, обдуманно и так медленно, будто вообще не двигался. Теперь он был уже куда ближе к Крейну, чем ко мне.

Я прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать, не привлечь внимание Крейна. Страшный человек (Демон? Дух? Кто он вообще такой?), казалось, полностью погрузился в мысли о Катрине, и ясно было, что Бром собирается этим воспользоваться. После побоев Дидерика Смита рот мой разбух, как перезрелая виноградина, зубы прорвали кожу, и по подбородку потекла кровь.

«Не приближайся к нему, опа, – в отчаянии думала я. – Не приближайся к нему».

Бром, крепче стиснув нож, скользнул к Крейну.

Тот вскинул голову и улыбнулся – слишком, слишком широко.

– Думал, я тебя не замечу? Ты не настолько умен, Бром.

Он потянулся к дедушке, и я закричала:

– Не дай ему дотронуться до тебя! Не дай дотронуться!

Но было слишком поздно. Ладонь Крейна прижалась к бочкообразной груди Брома, и я услышала шипение и ощутила кошмарный запах. Ухмылка Крейна становилась все шире и шире, расползаясь на все лицо, и вот уже на нем не осталось ничего, кроме зубов да глаз.

Потом Бром взмахнул рукой, и улыбка эта исчезла, зато на смену ей пришла другая, под стать первой, только расцвела она поперек длинной тонкой шеи Крейна, и черная кровь хлынула из нее грозовым ливнем.

Бром отшатнулся от Крейна, и я услышала, как опа хрипит, борясь за каждый вздох. Я бросилась к нему, сунулась под мышку, поддерживая деда. Пот заливал его щеки, зубы были оскалены. Я не хотела смотреть, не хотела видеть, что натворил Крейн, но избежать этого было невозможно. Крейн прожег дыру в груди Брома, прямо там, где было сердце.

– Опа!

– Все… в… порядке… Бен, – выдавил Бром, но все было не в порядке, нет, нет, и никогда уже в порядке не будет.

Крейн зажимал рану на шее обеими руками, на лице его было написано замешательство. Шлепнувшись на задницу, отталкиваясь ногами, он отползал от нас с Бромом. Голова его опасно покачивалась, как будто могла вот-вот упасть с плеч.