Всадник на белом коне

На самом деле автор этой молитвы вовсе не сомневался во всемогуществе Божьем, просто оценивал деяния Творца через призму своих собственных деяний. Он, Хауке, тоже ведь ощущал причастность к творениям Бога, как бы в «соавторстве» с ним занимаясь созданием земли из воды, — и тоже делал это «по мудрому разумению своему». Хауке понимал трудности, стоявшие перед Творцом, ибо они были и его трудностями тоже, и раз ему самому не все и не всегда удавалось, то по справедливости и Господь как бы заранее получал от него «индульгенцию» — право на невозможность быть постоянно всемогущим. Люди же в убожестве своем смогли понять его просьбу о помощи лишь в меру собственного ограниченного разумения — именно как богохульственное сомнение во всемогуществе Всевышнего. Сильная личность, с отважной дерзостью восстающая и почти в одиночку ведущая борьбу против косной филистерской среды, — это у Шторма, конечно, от проблематики романтизма. В его творчестве вообще, наряду с реалистической доминантой, порой еще настолько явственно проступают характерологические и сюжетные клише романтизма, что исследователи как у нас в стране, так и в Германии^{28} склонны порой относить писателя к «романтикам», «поздним романтикам», называть его «последним романтиком». Но какой бы тонкой грустью ни были отмечены новеллы Шторма и сколь бы романтичными они ни представлялись читателю, конфликты в них разрешаются все же в рамках реалистического способа типизации, и, за редким исключением, герои этих повествований кончают поражением и смирением.

Но куда же отнести Хауке Хайена? Победил ли всадник на белом коне своих недоброжелателей или же потерпел поражение? Ответы на эти вопросы не укладываются в однозначные «да» или «нет», и конечное торжество воли, энергии и прозорливости выдающейся личности над ленью, слепотой и инертностью толпы — это, увы, победа, выросшая из поражения.

Мотивируя причины разлада героя с окружающими, автор не только осуждает это окружение, он и самого положительного героя наделяет чертами, малоприятными для окружающих. С другой же стороны, и «косная толпа» — это ведь не что иное, как фризский народ, породивший самого Хауке Хайена. Этот народ — не только его современники, не сумевшие подняться до понимания исторической правоты смотрителя плотин, но и их потомки, прозревшие-таки после гибели героя и окончательно закрепившие за плодами его трудов имя Хауке Хайена. Кстати, имя этого литературного героя — героя, как мы знаем, вымышленного — и в самом деле закреплено в настоящее время за плотиной и за целым рядом других гидротехнических сооружений на фризском побережье Северного моря вблизи города Хатштедт. Надо ли еще добавлять, что имя штормовского героя либо название «Der Schimmelreiter» носят сейчас еще и десятки таверн, ресторанов и кафе в Хузуме и других близлежащих прибрежных городах и селениях Голштинии. После двух уготованных герою жизней — как энергичного строителя новой плотины и как привидения — литературный герой Хауке Хайен перешагнул страницы повести и зажил третьей, и главной, своей жизнью — став символом и воплощением лучших черт своего народа, воплощением самого его духа. И в памяти потомков ему теперь вовсе не вредит то, что так вредило на страницах повести: что стал смотрителем с помощью женщины, совершал ошибки, злословил, общался с нечистой силой, бывал жесток и верил в свои возможности больше, чем в возможности окружающих. Все это теперь прочно заслонено в их сознании выгодами плотин с широким основанием, мягко гасящими агрессию моря на своих пологих скатах. Победителю память народная прощает все, а в исторической перспективе Хауке Хайен оказался и победителем, и покровителем своих не всегда достойных земляков — как в первой своей жизни, так и в двух последующих.