Я помнил, как тяжело дался мой первый раз, и не забыл, что тому «экстремальному потрошению» предшествовали месяцы психологической накачки, которых у Леры не могло быть по определению. Поэтому тщательно вытер платком мультитул и моток скотча, вернул их на то же место, с которого брал, и повел Рыжову к выходу. А когда оказался в коридоре, поймал взгляд Настены и дождался короткого подтверждающего кивка, выбросил из головы все сомнения и обратился к Сане с Анатолием:
— Мальчики в кондиции. Можете допрашивать. Но если для отчета вам обязательно требуется видеоматериал, то рекомендую заменить имеющиеся микрокамеры скрытого ношения — боюсь, что они у вас сдохли.
Мужики задергались, проверили те, до которых было проще всего дотянуться, и возмутились. На что получили вполне логичный ответ:
— Мы с Лерой были в своем праве. Но любая информация — это палка о двух концах. И я бы очень не хотел, чтобы эту когда-нибудь использовали нам во вред.
— Как я понимаю, записи с камер спортзала тоже погибли смертью храбрых? — после недолгой паузы спросил старший.
Я развел руками:
— Если что-то делать, то хорошо. Или не делать вообще…
…Сразу после возвращения в номер Джинг утащила Рыжову в спальню и начала готовить к не очень приятной ночи. Дина, Эрика и Таня, конечно же, рванули следом. А мы с Настеной остались в гостиной — завалились на диван, закрыли глаза и, вроде бы, даже слегка расслабились. К сожалению, совсем ненадолго — не прошло и четверти часа, как к нам примчалась Голикова, заявила, что у Леры начинается откат, и она просит меня подойти.
Я сорвался с места прямо из лежачего положения, быстрым шагом дошел до соседней комнаты и через считанные секунды опустился на край кровати. Рыжова выглядела заметно хуже — на ее лице появились бисеринки пота, губы пересохли, а тело била нервная дрожь. Тем не менее, мямлить не стала: поинтересовалась, не отвлекла ли от чего-нибудь серьезного, получила отрицательный ответ и попросила пообщаться с ней тет-а-тет.
Девчонки испарились, даже не дослушав. Все, включая Линь. А я покосился на грудную клетку Валерии, прикрытую мудреной конструкцией из простыни, лыжных палок и скотча, сообразил, для чего собрана эта хрень, затем проследил взглядом за прозрачной трубочкой, соединяющей вену с капельницей, принюхался к запаху каких-то трав и промолчал. Решив дать девушке собраться с мыслями.
Она заговорила почти через минуту, нервно облизав губки и смяв пальцами правой руки простыню:
— Там, в душевой, ты вел себя так уверенно, как будто делал подобное не раз и не два. И сейчас спокоен, как слон, хотя, по логике, должен чувствовать себя не в своей тарелке. Я не собираюсь лезть в твое прошлое и задавать тупые вопросы — мне надо понять, как ты живешь с такими воспоминаниями, и попробовать по той же методике справиться со своими.
Я тяжело вздохнул, открыл рот и… понял, что поторопился:
— Только… ты не мог бы лечь на вторую половину кровати и дать мне руку? А то я чувствую себя перетянутой струной и боюсь лопнуть!
Обошел, лег, накрыл ее пальцы своими и легонечко сжал. А когда Лера закрыла глаза, негромко заговорил:
— Теоретически все довольно просто. На мой взгляд, наше окружение делится на два типа — людей и нелюдей. С первыми я руководствуюсь правилом «Относись к другим так, как ты бы хотел, чтобы относились к тебе», а со вторыми — так называемым «талионом», категорией юриспруденции и морали, так же известной, как симметричное возмездие. Кстати, одну из самых древних вариантов его формулировок ты наверняка слышала: «Око за око, зуб за зуб». На практике заставить себя не видеть в человеке человека бывает довольно сложно, ведь зрение, осязание и слух утверждают, что нелюди точно такие же, как ты.
— Так и есть… — еле слышно выдохнула Лера.
— Мне в свое время предложили закрыть глаза и представить себя зеркалом. Большим, идеально чистым и только отражающим все, что оказывается перед ним. Потом представить тех, кто по-настоящему дорог, и мысленно вернуть им то тепло, которое они уже подарили. А потом добавить свое. Чтобы им стало еще приятнее…
— Ты хочешь сказать, что зла во мне нет, так как я просто вернула то, которое было в этих уродах?
— Именно.
— Но ведь я наслаждалась их болью и страхом!!!
— Возьми мою руку, воткни ногти в кожу, как следует надави, прислушайся к своим ощущениям и скажи, тебе нравится чувствовать мою боль?
— Не понравится — я это знаю и без подобных экспериментов!
— Вывод напрашивается сам собой: ты зеркалила не только действия, но и эмоции!
Девушка покрутила в голове этот тезис и расстроено вздохнула:
— Звучит, конечно, красиво и логично. А еще обеляет меня до нимба и ангельских крылышек. Но…
— Ле-е-ер?
— Ау?
— Представь вереницу людей, которая прошла через руки этой парочки, и всю ту боль, которую они испытали. Потом загляни в тот вариант будущего, в котором на пути тварей, наслаждающихся чужими мучениями, не встали ты и я. И скажи, это наказание стало добром или злом?
— Добром. Без вариантов. Но во мне что-то изменилось…
Я грустно усмехнулся: