Всадник на вороном коне

После обеда выдалось немного свободного времени — по недавним, штатским, меркам — кроха времени, но и эта кроха была дорога, и не использовать ее — мотовство. Юра решил написать отцу. Ушел из казармы, прихватив папку-планшет, чтобы подложить под лист бумаги. Устроился на скамейке в конце аллеи под шумной раскидистой белолисткой.

Фразы точно выстреливались. Не щадя себя, он признался отцу в том, что начал службу хуже, чем хотел, что не такой он ладный, как самому представлялось. Веселого мало, гордиться нечем.

Письмо получилось короткое, но все было сказано. Однако что-то мешало запечатать его в конверт. Юра поразмыслил, что бы еще такое приписать, но слова не шли, и он сунул письмо в папку-планшет.

Место было хорошее, не хотелось его покидать, но пора было идти. С сожалением Юра оглядел все вокруг и невольно задержал взгляд на светлой и яркой картине. Она — как цветной кадр: сверху ее обрезала густая крона белолистки, снизу — каменная ограда, слева — угол клуба, справа — высоковольтная мачта. В узком прямоугольнике прорисовались покатые горы в пенистой зелени, чуть волокнистые облака, наискось рассеченные белым следом самолета. Над оградой, резко выделяясь на фоне гор, стояли башенки новых домов. Все так легко, соразмерно, красочно, что почти не верилось в реальность этой картины. Будто привиделось.

Юра раскрыл папку-планшет. На бумагу упала зеленая тень листвы. Понимая, что времени почти нет, он тем не менее достал из коленкорового карманчика карандаш, провел линию — обозначил ограду. И уже не мог остановиться: мягко нанес волнистые контуры гор и резко — грани зданий. Впервые натура, такая, какая она есть, совпала с тем, что грезилось в мечтах.

— Хорошо увиделось…

Юре почудилось, что он сам подумал так, и сказал:

— Кажется, научился видеть…

Захлопнув планшет, Юра оглянулся: за спиной стоял сержант Ромкин.

— Иногда я тут занимаюсь, — объяснил сержант. — Пришел, а здесь вы. И загляделся без разрешения.

— Пожалуйста, занимайтесь, я пойду.

— Пока заглядывал вам под руку, время ушло…

— Да, идти надо…

— Пойдемте вместе… В художественный собираетесь подать?

Они шли в тени деревьев, шли медленнее, чем полагалось.

— Куда мне! В архитектурный мечтаю. Попасть бы…

— Попадете. Тому, кто хочет в институт, в армии помогают. Да вы и сами времени не теряете.

— Нынче само так вышло…

— Это и хорошо, что само. — Сержант зашагал быстрее. — Значит, глубоко все сидит.

Юра с трудом поспевал за сержантом — шаг у того сильный и широкий. Хоть беги! Ромкин молчал. Молчал и Юра, но молчание было добрым. Юра был рад тому случаю, что свел его с сержантом за делом, далеким от службы.

У казармы Ромкин на миг задержался:

— Не таитесь. Ваши занятия не противоречат службе.

В первый же недолгий перекур Юра закончил письмо. Приписал, что не забывает об архитектурном институте, кое-что предпринимает.

Эта приписка, убежден был Юра, скажет отцу и матери больше, чем длинные заверения. Они поймут: дела его наладятся — он сделает все, чтобы они наладились…

5

Второй день волновалась тетя Катя, второй день она вспоминала, что пережила, обнаружив исчезновение Максима.

— Твое бегство могло свести меня с ума, — жаловалась тетя. — Какие вы, дети, жестокие, бессердечные… Мало ли что могло случиться, а я ничего не знаю!

— Ну что могло случиться? — успокаивал ее дядя.

— Ребенок только что приехал в город, ребенок ни с кем не успел познакомиться, ребенок, как все дети, любопытен, ребенок…

— Тетя Катя, я уже пионер!

— Ничего, что пионер; для меня ты всегда будешь ребенком!

Тетя, словно мама. Та тоже на редкость беспокойная, та только папе не говорит, что для нее он, папа, всегда будет ребенком, а Максиму и Володе — каждый день.

— У этого ребенка гражданское самосознание уже просыпается, — возражал дядя.

— Просыпается!.. Пусть сначала совсем проснется! — перебивала тетя.

— Уже давно проснулось! — убеждал Максим. — Ничего со мной нигде не случится. Что я, во Вьетнам сбежал, что ли?

— Во Вьетнам! — испугалась тетя. — Еще этого не хватало, чтоб ты от нас во Вьетнам сбежал! Что за порода синевская? Лева в детстве в Испанию рвался…

— Не так уж и в детстве, — обиделся дядя.

— Не призывали — значит, в детстве, — твердо сказала тетя.

— И порода тут ни при чем. У каждого поколения — своя Испания. Какой же он пионер, если не мечтает помочь тем, кто борется за свободу?

— Подскажи, подскажи ему! Он завтра в порт пойдет и в трюм теплохода влезет!

— Я знаю, что ничего из этого не получится, — с сожалением сказал Максим.

— Спасибо и на этом! — тетя даже поклонилась.

Но тетя не только волновалась, она еще составляла план на этот и на ближайшие дни, такой план, чтобы Максиму было интересно, полезно и чтобы занимало его полностью.

— Город надо показать. И не раз, а больше. В кино сходить. В кукольный театр!

— Не люблю я кукольный театр!

— Все дети любят кукольный театр. Без кукольного театра чувства не воспитаешь!.. В передвижной зверинец — обязательно. И там же, где зверинец, возле базара, — круг смелости. На мотоцикле по стенкам гоняют. Небось, такое ты любишь?

— Не люблю…