Всадник рассвета

– Прелестно! – ответил я ему. – Просто прелестно!

– Если желаешь, я могу спеть тебе сейчас про все свои подвиги, как я изрубил лернейскую гидру, усмирил эрифманского вепря и разогнал стимфальских птиц! – предложил греческий герой, искренне радуясь моей похвале.

Вспомнив, что даже в курсе школьной истории он насовершал своих подвигов никак не меньше дюжины, а это значило, что впереди всех нас ждет бессонная ночь, я сразу же отрицательно замотал головой:

– Все устали! Давай как-нибудь в другой раз!

Геракл с явным сожалением отложил в сторону лютню.

– Зря не хочешь послушать. В Элладе мое пение любят все. Знаешь, к примеру, как я добывал яблоки Гесперид?

– Знаю! – кивнул я ему. – Тогда ты ловко надул этого простака Атланта!

– И вовсе не надул! – обиделся Геракл. – Все было совсем не так. Не надо верить слухам. Просто вначале он попросил меня подержать небосвод, а потом о том же попросил его я! Что я, идиот, до конца своих дней стоять, согнувшись в три погибели? Сам небось так же поступил бы на моем месте!

– Честно говоря, так же! Извини, если невольно обидел! – приложил я руку к сердцу. – А теперь давай лучше отдыхать. День ведь у нас выдался сегодня не из самых легких!

Взглянув еще раз на своего недавнего соперника, а теперь друга и побратима, я наконец-то вспомнил, кого мне напоминает этот мускулистый гигант. Конечно же знаменитого Шварценеггера! Нет, не того реального Шварценеггера, который обитает в Голливуде. Российских спецназовцев почему-то никогда не приглашали в Голливуд, а знаменитый актер, в свою очередь, не слишком баловал своим вниманием наши военные базы. Геракл был как две капли воды похож на Шварценеггера киношного, этакого добродушного и не слишком обремененного интеллектом супермена, который при всем том стремится делать людям добро и неизбежно побеждает в конце фильма, в очередной раз спасая человечество от очередной напасти.

Против предложенного отдыха Геракл ничего против не имел и уже через несколько минут громко и ровно храпел. Воистину у первого героя Эллады железными были не только мускулы, но и нервы.

– И чего он это нам своими птицами да яблоками голову морочит! Если б мы про каждый свой бой в земле нечисти песни голосили, так и жизни бы не хватило! – недовольно прошептал мне на ухо Всегдр, когда я уже собирался смотреть свой первый сон.

– Это ты зря! – зевнул я ему в ответ. – Про наши дела люди когда-нибудь позабудут, а обо всех его яблоках и птицах напишут даже в учебниках!

Не знаю, что понял из сказанного мною Всегдр, но это меня совершенно не интересовало, ибо я уже спал.

* * *

… Очнулся я в ростовском госпитале. Помню, как, открыв глаза и увидев белый потолок, долго не мог понять, где я нахожусь. Как оказалось, меня подстрелил снайпер, когда я пытался махать рукой санитарам. Меня случайно заметили в самый последний момент и закинули в уже почти отрывавшуюся от земли “вертушку”.

– Ты, брат, в рубашке родился! – улыбнулся врач. – Пуля на какой-то миллиметр от сердца прошла! Не иначе для больших дел жить оставлен! Так что давай пей микстуры и слушай сестричек!

Вспоминая все обстоятельства нашего рейда в “зеленку”, я каждый раз мучился последним, что помнил: “черным человеком”, яростно желавшим меня убить, и его фразой о мести за уничтоженный амулет. При чем здесь снайпер и Мишкина побрякушка? Чертовщина какая-то, а может, просто это был уже бред угасающего сознания?

В госпитале я провалялся никак не меньше месяца. Затем меня переправили в госпиталь имени Бурденко в Москву, после которого я еще месяц томился на реабилитации в подмосковном Солнечногорске. Всего на поправку здоровья у меня ушел почти год.

При выписке я больше всего переживал, как бы меня не комиссовали, но ВВК (военно-врачебная комиссия), помусолив мою раздутую лечебную книжку, в конце концов вынесла свой вердикт: годен!

Выписавшись, я отправился в свою бригаду, где мне вручили залежавшийся орден Мужества. На главной аллее я остановился у небольшого ухоженного обелиска. Раньше его не было. Установили совсем недавно в память о погибших однополчанах. В глаза ударила строка с Мишкиной фамилией и инициалами. Купив у вокзала цветов, я положил их на символическую могилу друга. Затем немного посидел рядом, вспомнил, как учились, служили, воевали…

В июле я поступил в академию имени Фрунзе. Учиться было, безусловно, интересно, к тому же всем давно известно, что учеба – это не служба. Проблема состояла лишь в том, что грянули ельцинские реформы и зарплату военнослужащим не выдавали по несколько месяцев. Мне как холостяку первое время кое-как можно было перебиться, но большинство ребят были женатыми, имели детей и им приходилось совсем уж туго. Однокашники подрабатывали кто где мог. Кто охранял что-то, кто грузил. Некоторое время я воздерживался от подобных приработков, стремясь все возможное время уделять только учебе, но настал день, когда даже мне стало ясно, что пора искать работу, иначе просто не выжить.