Развеять эти его страхи Нэнси не спешила, зато однажды, чуть отдохнув от страстных утех, вдруг говорит:
— Дай руку!
— Что опять случилось?
— Чувствуешь, как он там возится?
— Да, — сказал он, отдернув руку как ошпаренный.
— Экий драчун, а?
Драчун? Бедный мудачонок там задыхается в моей сперме!
— Может быть, нам пока… воздержаться? Ну, в смысле, пока ты не эт-самое.
Когда Нэнси была на восьмом месяце беременности, проездом в Лондоне оказались Дженни и Дуг — по пути в Танжер на конференцию «Телевидение и развивающиеся страны».
— А ведь мы не виделись с тех самых пор, как Додик помог с постановкой вашей пьесы в Торонто, — сказал при встрече Джейк. — Жаль, что тогда все как-то не в ту степь пошло. Нет, в самом деле. По-моему, критики ругали ее напрасно.
— А меня так это даже ни капельки и не удивило. Их ведь ничто не задевает так, как правда и глубина. Однако надо отдать должное Кравицу: он изо всех сил противился коммерческому давлению, кто бы ни пытался — режиссер ли, Марлена… Он не давал им изменить ни слова!
— Уважает вашу писательскую самобытность.
Дуг с важностью кивнул. Дженни, чтобы поскорей сменить тему, спросила Джейка, помнит ли он Джейн Уотсон, актрису из Торонто.
— Ну, помню.
— У нее родился мальчик. Роды прошли нормально…
— Вот видишь, — бросил Джейк Нэнси.
— …а через три месяца у нее обнаружился во-от такой нарост в матке! Когда его удалили, это оказалась опухоль, но с зубами и маленькой бородкой.
— Очень мило. А скажи-ка мне почему, — подыскав ответную гадость, нашелся Джейк, — почему ты-то никак не забеременеешь, а, Дженни? Принимаешь таблетки?
— Не принимаю Дуга!
Н-да-а, вот где правда, вот где глубина!
В конце концов Джейк улучил момент, чтобы перекинуться парой слов с Дженни наедине. Рассказал ей, как его и тут дважды принимали за Джо. Сперва сразу по прибытии в Лондон, а второй раз, когда ему по ошибке переслали заказное письмо из Канада-хауза.
— Интересно, где он сейчас.
— Может, в Израиле. Или в Германии.
— Почему в Германии?
— Ханне оттуда время от времени приходят открытки.
Ханна, кстати, все еще так и не сподобилась воспользоваться приглашением Люка посетить Лондон.
— Так у вас, поди, и адрес его имеется?
— Адрес! Джо никогда не сообщает адреса. Но в сорок восьмом он был в Израиле. Во время этой их так называемой Войны за независимость. Ханне до сих пор оттуда приходят письма — от женщины, которая утверждает, будто она его жена.
— Что пишет?
— Да денег просит, как водится. Жалуется, что Джо ее бросил.
Следующим утром Джейк развернул «Таймс», вчитался…
СКАЛЬПЕЛЬ В УСТАЛЫХ РУКАХ, ОТ КОТОРЫХ ЗАВИСЯТ ЖИЗНИ
Хирургам приходится дежурить по двое суток
Из-за нехватки персонала хирурги в некоторых больницах выполняют срочные операции — в том числе в области нейрохирургии, — после того как отдежурили по двое суток, в течение которых им не удается выкроить для сна более двух-трех часов, да и то урывками.
Ах, Нэнси! Нэнси, любимая!
Воды у Нэнси отошли в три часа ночи со среды на четверг, роды прошли неосложненно. Вмятины в черепе у Сэмми не оказалось, зато все, что положено, имелось и, по беглому подсчету, как будто бы в надлежащем количестве. На ручку ему на всякий случай надели браслет с именем, но Джейк все равно старался запечатлеть в памяти характерные приметы младенца. Как иначе, это же его
Люка (черт с ним, ладно уж) позвали стать крестным отцом.
— Все ж таки, если бы ты тогда не ухватился за возможность повесить на меня оплату вашего обеда в «Ше-Люба», мы бы вообще с Нэнси не соединились!
— Ну а сейчас она — как тебе? — спросил Люк.
— Да так… ничего особенного. А тебе?
Выйдя замуж и отбросив сомнения, Нэнси погрузилась в такое блаженство, такую радость доставляли ей Джейк, ребенок, хлопоты по дому, что она вообще не могла понять, зачем колебалась. Вместе с тем вскоре поняла, что ее муж не такой уже и подарок. Во всяком случае, не такая цельная личность, как она надеялась. Напротив, Джейк был соткан из противоречий. На первый взгляд исполненный самоуверенных амбиций, в дурные дни он поддавался расслабляющим сомнениям вплоть до полного самоуничижения — в том смысле, главным образом, что видел себя самозванцем, а свою работу (и впрямь подчас для посторонних непонятную) сродни мошенничеству. Иногда она переставала понимать — раз так, зачем он вообще избрал карьеру режиссера, и в моменты мучительных прозрений начинала побаиваться, что, если он не вознесется так высоко как надеялся, он ведь, чего доброго, еще может и вниз пойти, погрязнуть в горечи.