По аллеям между высокими деревьями на лужайку уже выходили первые гости. Это были, как и следовало ожидать, наиболее обездоленные люди, желавшие показать своей поспешностью, как они ценят оказанную им честь.
– Ну ладно, – кивнул головой Турсун. – Мне еще надо осмотреть, что сделано для размещения лошадей.
Он посмотрел на блестящий шелковый
– Да и сменить рабочую одежду на праздничную.
Как обычно, люди Турсуна отлично выполнили свою работу. За рядами деревьев и вдоль длинной линии коновязей все было приготовлено. Для коней заготовили горы фуража и огромные баки воды.
– Хорошо, – похвалил Турсун за работу старшего
– Можно мне высказать просьбу, о Турсун? – опустил глаза Аккуль.
– Давай, да побыстрей, – ответил Турсун.
– Очень прошу, позволь мне, чтобы придать моей семье больше почета, привести с собой Мокки, моего будущего зятя, – попросил старший
Турсун подумал: «Одним больше, одним меньше, в этой толпе, на краю пруда…» И дал разрешение:
– Приводи.
Он подобрал уздечку и самым что ни на есть безразличным тоном спросил:
– Уроза видел?
– Сегодня утром он опять взял Джехола, – сказал Аккуль. – Но попозже обычного.
Турсун застал Рахима перед дверью дома.
Турсун препоручил коня Рахиму, а сам пошел в комнату. Там, на
«Это был приз за мой последний
Надев этот
– Уроз не приходил?
– О, хозяин, я бы сказал сразу, – воскликнул Рахим. – А ты ждал его?
– Крепче держись за седло, – приказал Турсун.
И погнал галопом.
Он проскакал так мимо конюшен, коновязей, где теперь уже было много лошадей, и углубился в одну из аллей, по которым можно было выехать на лужайку перед
– Ты что, не знаешь, куда отвести лошадь? – недовольным голосом спросил Турсун.
– Конечно… сейчас… отведу, – забормотал слуга.
И двинулся медленным, неуверенным шагом, словно под ним колебалась земля. Он то и дело закрывал и открывал глаза, не веря тому, что видел вокруг. Столько красоты, роскоши, людей, стоящих над другими людьми!
Пока Турсун отсутствовал, гости все прибывали и прибывали, причем каждая волна все выше и выше рангом. В отличие от первых гостей эти уже не оставляли коней у коновязей. Они подъезжали верхом на поляну, а конюшие из их свиты или
«А Уроз? – задавал себе, не переставая, вопрос Турсун. – Ведь он же дал мне слово».
По мере того, как все новые и новые всадники подъезжали и толпа людей увеличивалась, ему становилось все труднее совладать со своим беспокойством. Когда нетерпение подкатывало к самому сердцу, Турсун сердито говорил себе: «Да успокойся ты, старик! Урозу, как инвалиду, все прощается. Еще успеет. Ну не допустит он такого оскорбления благопристойности, не позволит себе нарушить приличия. Еще есть время…»