- Нет уж, бабушка, нам к фельдшеру, - возразил Севка.
- Ну, если к фершалу, так и ищи сам! Я тебе не указчица! - Подхватив ведра, старуха зашагала через улицу.
Фельдшер работал в саду. Заметив остановившуюся подводу, он как был в сите, с дымокуром в руках, - так и подошел к частоколу.
- Не ко мне ли нужда привела? - спросил.
Севка не вдруг нашелся, что ответить. Попробуй поговори, если у человека вместо лица - черное сито!
- Нам бы фельдшера, дядя.
- Я и есть!
- Вы? Вот привез парнишку. Горло у него. Скарлатина...
- А ну, тащи в избу! - сердито приказал фельдшер.
Без сита он оказался обыкновенным старичком с аккуратно подстриженной седой бородой. Вошел со двора, вытер холщовым полотенцем большие руки.
- Сюда садись, к свету, - указал Назарке. - Так. Разевай рот!
Севка стоял поодаль, с интересом поглядывая, как фельдшер осматривает Назарку, велит ему тянуть: "а-а-а-а!", "о-о-о-о". Теперь-то Назаркино дело в шляпе! Главное было - довезти.
Фельдшер и минуты не глядел в Назаркин рот. Нацелился в Севку сердитыми глазами, с наигранной строгостью спросил:
- Что ж ты мне здорового привез? Смеешься над стариком! Это ж Илья Муромец!
- Как здорового? - опешил Севка. - Сегодня ночью...
- Мало ли что было ночью, а сейчас он - богатырь. Разве не видно?
Севке ничего не видно. Стоит смущенный и не знает, что сказать.
- Напугал ты меня, парень, - уже не шутя заговорил фельдшер. - Я думал, и правда... А была у него всего лишь ангина. Была - и нету! Лопнул нарыв, одна краснота осталась. На глазах небось повеселел? Вы чьи же будете, откуда?
- Из Гусаков. Он - Назарка, Егора Лукича сын, а я - работник на мельнице. Севкой звать.
- Понятно, - кивнул фельдшер. - А теперь, молодцы, давайте-ка отведаем свеженького медку. Как раз перед вашим приездом из улья достал. Полезнейшая вещь!
Вот как бывает в жизни. Давно ли Севка был самым разнесчастным человеком, давно ли замирал от страха, что не довезет Назарку? А сейчас он сидит за столом, перед ним полная тарелка душистого меду, рядом здоровый и веселый Назарка, а напротив - этот душевный старичок, фельдшер. И нет сейчас во всем свете человека счастливее Севки.
- Говоришь, в работниках на мельнице? - вернулся фельдшер к прерванному разговору. - А сам-то откуда будешь?
- Из России. Меня, дедушка, в Москве ждут. Кабы ногу не повредил, мой бы уж и след простыл.
Назарка не принимал участия в разговоре. Широко разевал рот, откусывал от янтарно-золотистой плитки сотовый мед и, блаженно жмурясь, прожевывал, облизывая липкие пальцы да поглядывая большими, внимательными глазами то на фельдшера, то на Севку. Про болезнь уж и думать забыл.
Дело сделано. Теперь с чистой совестью можно было пускаться в обратный путь. Но фельдшер рассоветовал:
- На ночь-то глядя? Ни к чему. Переночуете, а с рассветом пожалуйста.
Улеглись они под поветью в свой телеге, накрылись тулупом. На дворе холодок, а Севке с Назаркой тепло и уютно. Лежат, молчат. Думают.
Теперь, когда беду пронесло, Севкины мысли повернули в прежнее русло. Как раз и нога поджила. Вроде ничто не задерживает его в Гусаках.
Не до сна и Назарке. Он ведь не глухой - слышал, как Севка сказал: "Кабы ногу не повредил..."
"Вот-он как! - думает Назарка. - Уедет, а я?"
Терпел, терпел - да в слезы. Обхватил Севку за шею, прижался, аж дрожит. Ревет и уговаривает:
- Савостьянка, миленький, не надо! Не хочу-у без тебя... Тут будь... Пускай Зина в своей Москве...
Понял Севка, что проболтался. Не только фельдшер - Назарка и тот узнал его тайное намерение! Так и до Степаниды, до Егора Лукича дойдет.
- Легко тебе говорить "тут будь", если в Гусаках твой дом, - сказал он Назарке. - Малость подрастешь - на мое место заступишь. Придет время и вовсе хозяином мельницы заделаешься. А мне, выходит, весь век в работниках?
- Не хочу хозяином! - крикнул Назарка. - На черта мне сдалась та мельница!
- Мало ли что не хочешь. Она так и так твоя.
- Тогда и меня в Москву! Поедем, Савостьянка, чихать нам на Гусаки!
Замолк Севка, а сам подумал: "Послушал бы Егор Лукич! Тот надеется вырастить из сына второго Демьяна, чтоб тоже с двустволкой... А Назарка плевать хотел на все богатства".
Проще простого казалось Севке сбежать от хозяина. А на самом деле совсем не просто. Ведь это же и от Назарки сбежать! Бросить! Живи, мол, как сам знаешь, моя хата с краю. Однажды он бросил было человека на произвол судьбы, да, к счастью, скоренько одумался. Не дал пропасть.
Если б Севкина воля, забрал бы он парнишку в Москву. Так ведь это лишь подумать легко, а сделать и вовсе невозможно. Но и бросить нельзя!
Второй раз в жизни он как бы на распутье. В Тюмени тогда и вот сейчас: никак ему не решиться.
А тут еще память подсказывает: "Снетковы сроду..."
- Не спишь?
- Не-е! - шевельнулся Назарка.
- Спи! Я им тебя не отдам.
- Кому?
- Никому! Ни отцу, ни Демьяну, ни самому атаману Семенову.
Не очень-то понял Назарка, но переспрашивать не стал. Эти слова показались ему настоящими.
Глава XVII
КАЛАШНЫЙ РЯД