Всадники

- Вот что, Дмитрий, - заговорил потупясь. - Выпили мы вчера лишнего, невесть чего наговорили... Ты, это самое... Иди-ка домой, а то перед соседями срам. Что же касается Савостьяна, так я разве стою на своем? Может, и верно, что Кушевка осталась без приплода по старости. Ну, выплатим человеку заработанное, а дальше как сам знает: может в Россию ехать, а может и оставаться, не гоню. Парень он дельный, и не баловной, худого не скажу. Ты как, Савостьян?

- Поеду.

- Ну, поедешь, так езжай, это дело твое.

Глава XVIII

ПОДКОВЫ ВЫСЕКАЮТ ОГОНЬ

И опять те же кони. Но запряженные на этот раз уже не в повозку, а в розвальни. Заиндевели на морозе, фыркают, бегут резво. Тот же звенит под дугой колокольчик, та же несется навстречу тайга, только зимняя - вся седая.

Все то же и все не то, потому что не тот уж Севка. Не висит теперь на нем, как на колу, полушубок, а на ногах не лапти - сапоги. И не какие-нибудь - всего только раз и обутые, те самые, в которых Егор Лукич к обедне ходил.

И хоть правит конями хозяйский сын, Севка с ним как равный.

Одно не выходит из головы - Назарка. Все порывался ехать. Кинулся было вслед за санями, но где ему против коней...

- Удивительное дело! - в раздумье говорит Севка. - Вот вы, Дмитрий Егорович, такого богатого хозяина сын, а держите совсем другую сторону: за меня заступились, за Порфирия, против родного отца.

- Не другую сторону, а как раз ту! - поправил Дмитрий. - На этой стороне, брат, не только ты с Порфирием, а и еще народу миллионов больше ста. На той же, где отец, - всего ничего. Мне так другое удивительно: как случилось, что ты за Назарку горой? Ведь он же хозяйский сын?

Подумал Севка, помолчал и говорит:

- Так ведь и вы хозяйский, а вон какой! Из Назарки, может, не хуже нас человек вырастет. Он же еще маленький.

- Не хуже, говоришь? Мало этого. Надо, чтобы лучше нас. Я его заберу, в Гусаках не оставлю. Оставить, так копотью обрастет...

- Какой копотью?

Долго молчал Дмитрий, задумчиво глядя на заиндевелые хвойные стены по обе стороны убегающей вперед дороги. Наконец повернулся к Севке:

- Какой, спрашиваешь? Той же, которую и мы с тобой, как ни трясем с себя, а она все тут. Въелась! Тебе вот было не сдвинуться из-за жеребенка. Чужое добро! Правда?

- Чужое! - кивнул Севка. - Хозяйское.

- Правильно! Так тебе кругом внушали. И отец с матерью, и дед с бабкой, потому что им тоже внушили. А в школе - учитель. А в церкви батюшка с крестом да кадилом: "Грех! Анафема!" Но кому это было надо, чтоб ты трепетал перед хозяйским добром? Да все тому же хозяину! Мой отец мелкая сошка, но и ему тоже. А были ведь и покрупнее: миллионеры-фабриканты, помещики, прибравшие к рукам тысячи десятин земли. А над ними - сам царь, объявивший себя помазанником божьим. У него в руках уже не только поп да учитель, а и суд, и верные жандармы, и армия, вооруженная пулеметами и пушками. Сила! - Подумал Дмитрий, прибавил: - А только нашлась сила и против царя да помещика. Где они? Одно воспоминание! Но вот в сознании нашем осталась от того режима вбитая веками копоть: со страхом оглядываемся на церковь, верим порой в нечистую силу и по привычке все еще готовы стеречь чужое добро хоть оно и не хозяйское вовсе, а нам принадлежит. Это счастье, что меня, желторотого гимназиста, еще до революции судьба свела с одним ссыльным в Тобольске. С Валентином Бекасовым. Два года корчевал он в моей закоптелой голове пни да коренья. Малость расчистил. Приоткрыл глаза на людскую кривду, которую мы с отцом считали истинной правдой. Но мне еще предстоит до многого доходить. Надо, брат, учиться. Тебе тоже.

- Обязательно! - подтвердил Севка. - Еду ведь не только по своей охоте, а и по приказу командира эскадрона. Велит и дальше быть всадником. Пеший, мол, конному не товарищ. Раз конный - будь впереди!

Севке показалось, что он плохо разъяснил про пеших и конных. Но Дмитрий понял. И еще от себя добавил:

- Путь нам предстоит длинный, а времени в обрез. Потому-то и надо быть в седле. И тебе, и мне с Назаркой, и тем миллионам людей, которые на нашей стороне. Всадники идут быстрее.

В Тюмени Севка не задержался. Переночевали с Дмитрием у Елены Ивановны, купили на толкучке для Назарки подержанный букварь и распрощались.

Второй раз в жизни едет Севка в пассажирском вагоне. Но тогда было холодно, кругом раненые. Сейчас же теплынь, чистота! Даже не верится, что есть на свете такая благодать.

Мелькают станции, все те же. Но куда девались толпы людей? Откуда взялся порядок? Окна вокзалов аккуратно заделаны досками, а то и застеклены. На одном - крыша тесовая, а на другом, глядишь, и железная. Поезда не стоят часами у семафоров, как раньше.

Севка разглядывает пассажиров. Сидят, пьют кипяток, беседуют. Какая-то женщина в большом ворсистом платке, какой-то старичок в поношенной овчинной шубейке. С верхней полки торчат ноги в растоптанных валенках, из которых высунулись две метлы прелой соломы. По одежде-то Севка просто буржуй против остальных...

- Ваши билеты!