Всадники бури

Конан продолжал неподвижно лежать, никак не выдавая своего бодрствования. Семенящей походкой рабыня подошла к киммерийцу. Поставила поднос на пол, у самого изголовья. Взяла другой поднос, с пустой посудой, и, скользнув по Конану восторженно-любопытным взглядом, направилась обратно к двери. Но не успела девушка выйти из комнаты, как Конан вскочил со своего ложа и в два прыжка настиг ее. О, его движения были беззвучны, стремительны и точны, как у дикой кошки! Одной рукой киммериец крепко зажал рабыне рот. Другой сорвал свисавший с потолка балдахин. Быстро обмотал им девушку, так тесно, что та не могла и пошевелиться. Оторвал от балдахина кусок, скомкал его и сунул своей пленнице в рот. Заметив на лице девушки страдальческую гримасу, (кляп, видимо, вызвал тошноту), Конан чуть вытянул тряпку. Затем бросил обмотанную девушку на ложе и, не теряя ни секунды, выбежал из комнаты.

Он оказался в длинном, скудно освещенном коридоре. Вокруг никого не было. Конан припустил вдоль по коридору. И вдруг, как будто из воздуха (стоило ли чему-нибудь удивляться, будучи в замке верховной хранительницы?!), перед ним возникли двое бронзовотелых гиганта, вероятно, здешних стражника. Ни ростом, ни объемом мускулов они не превосходили киммерийца, но, стоило признать, и не уступали ему ни в чем.

Коридор был очень узким, и стражники, стоявшие плечом к плечу, преграждали Конану путь.

Они не двигались, и глаза их глядели вперед тупо и безучастно. Конан отступил назад — всего на несколько шагов. Собрался со всеми силами. И затем с разбега бросился на противников. Но ему не удалось прорваться. Ударившись об твердые, холодные, точно камень, тела гигантов, киммериец отлетел назад или, вернее, его отбросило какой-то неведомой силой. Между тем сами стражники как будто и не шелохнулись, а взгляд их оставался таким же мертвенно-непроницаемым, как и прежде. Конан чуть не упал на пол, — поразительно, как он все же удержался на ногах?!

И тут позади киммерийца раздался негромкий злорадный смех. Это был голос Серидэи. Конан, признаться, даже не удивился, заслышав вдруг знакомые звуки ее коварного смеха. После случившегося только что появление Серидэи было так же неотвратимо, как наступление ночи вслед за закатом солнца.

Стоявшие перед Конаном бронзовотелые гиганты исчезли так же мгновенно, как и появились. Теперь ничто не преграждало киммерийцу путь, но чувствуя на себе неотступный взгляд верховной хранительницы, он уже не находил в себе сил бежать.

Снова что-то окутывало его, завладевало мыслями, чувствами, волей. Конан медленно, как если бы испытывая при этом невыносимую боль (тем не менее, он ничего не чувствовал), обернулся.

Серидэя стояла всего в нескольких шагах от Конана. Она уже не смеялась, но в его ушах все еще звенел ее издевательский смех. Ведьма взмахнула рукой, и в тот же миг со всех сторон на киммерийца набросились черные тени, совсем, как тогда, когда он и Зулгайен следовали за Дарейной.

Что-то невообразимо мощное подхватило Конана и понесло куда-то в темноту…

И снова было мучительное пробуждение. Конан находился в той же комнате, что и прежде.

Только вот ни ковров, ни ложа из слоновой кости, ничего из некогда пышного убранства уже не было здесь.

Комната выглядела так, как в самое первое время заточения киммерийца. Сам Конан опять лежал на полу у стены. Его руки и ноги были закованы в железные цепи.

На громоздком, с высокой спинкой кресле сидела Серидэя. Она глядела на киммерийца.

— Ты подвел меня, Конан! — сказала она, и ее голос прогремел в тишине так зловеще, что, казалось, будто даже пламя в висевших на стенах факелах боязливо затрепетало. — Глупец! Неужели ты на самом деле вообразил, что сможешь убежать отсюда?! — Из ее горла вырвался ироничный смешок. — Отвергнул мое гостеприимство!

— Мне не нужно твое… гостеприимство! — прохрипел в ответ Конан.

— Знаю, знаю! — Серидэя небрежно махнула рукой. — Тебе нужна только вендийская принцесса. Ты ведь не поверил в ее смерть?! Правда?!

Конан медленно покачал головой.

— Нет, сказал он. — Я верю в ее смерть не больше, чем в свою собственную.

— А напрасно! — с ядовитой усмешкой в голосе протянула ведьма. — Мне ведь ничего не стоит умертвить тебя хоть сей же миг.

Однако ты что-то не торопишься, — хладнокровно возразил Конан. И только он успел договорить, как его грудь вдруг пронзила острая боль. Киммериец едва сдержал стон. Он судорожно дернулся, и цепи, сковывавшие его руки и ноги, при этом алчно лязгнули.

Серидэя не отводила от Конана насмешливого взгляда.

— Чего ты добиваешься?! — сквозь зубы процедил киммериец. Новый приступ боли исказил его лицо.

Верховная хранительница рассмеялась со злым торжеством.

— Мне нравиться смотреть, как ты мучаешься, — сказала она. — О, если бы ты сам видел себя сейчас! Прислушайся к своей боли! Запомни ее!

Боль не отпускала.

Она завладела всем существом, не оставляя места ни мыслям, ни желаниям — ничему.

Боль насмехалась над Конаном. И все, что киммериец видел, это два устремленных к нему глаза, огромных, темно-зеленых, с лукавыми искорками.