Всадники ночи

Тяжело опираясь на посох и прихрамывая сразу на обе ноги, монах побрел по узкой тропке в левую сторону. Андрей, улыбнувшись, немного выждал, а потом неожиданно дал шпоры коню: вперед! Пять минут скачки — и кавалькада всадников внезапно наткнулась все на того же монаха, вставшего на этот раз прямо у них на пути:

— Что же вы все советов не слушаете, добры люди?

— Советов от нежити? Что я, совсем обезумел? После таких советов до конца жизни из омутов и топей не выберешься. О-очень короткой жизни.

— Отчего же нежити? Человек я… — неожиданно засипел монах.

— В двадцати верстах от жилья? В десяти от дороги? В местах, где нечисто? На болоте? Человек? — Зверев громко хмыкнул. — Да ты, нежить, меня вовсе за идиота держишь!

— Слишком умный, видать, вымахал. Интересно, а каков ты на вкус будешь? — Монах откинул капюшон, и путники увидели черную, совершенно лысую голову с красными светящимися глазами.

— Негр! — охнул от неожиданности Зверев.

— Мавр! — не меньше князя изумился Иван Григорьевич.

— Нечистая сила! — хором взвыли холопы.

Правы оказались именно они: нежить болотная стала вдруг расти, раздаваться в стороны и в высоту. Глаза ее лопнули, раздвоились, их стало четыре вместо двух, палка превратилась в третью мохнатую ногу, из пасти выдвинулись желтые изогнутые клыки. Больше всего вымахали задница и ноги «монаха» — меньше чем через минуту тело его приняло горизонтальное положение, а сам он стал походить на уродливого трехногого паука.

— А я тебя хлебушком сладким хотел угостить, — полез за пазуху Андрей. — Видать, придется выбросить…

Он размахнулся и метнул горбушку далеко в сторону. Нежить, неуклюже взбрыкивая тремя лапами, кинулась следом, а князь, пришпорив скакуна, помчался дальше. Мир перед ним задрожал, как водная гладь от упавшего на нее камня, колыхнулся волнами — и впереди, буквально в двадцати метрах, открылся самый обыкновенный тенистый сосновый лес.

— Тылобурдо![23] — злобно взвыл далеко за спиной поддельный монах. Наверное, насылал проклятия.

— В пролете! — оглянувшись, помахал ему рукой князь.

Нежить провожала людей алым взглядом четырех глаз, но догонять не спешила, откусывая поднятый ломоть по маленькому кусочку.

В сосновом лесу дышалось легко и вольготно, надоедливая летучая мелочь осталась позади. Нужда продираться через кусты отпала, и лошади пошли веселее, хотя и поднимались по пологому склону холма. Ближе к вершине между соснами каким-то непостижимым образом затесались несколько дубов. На нижнюю ветку одного из них, как раз перед князем, неожиданно опустилась золотая птица размером с крупного петуха. Золотая не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом — дубовая ветка в две руки толщиной аж захрустела от тяжести. В голове тут же мелькнули воспоминания о гарпиях. Тех самых, из Илиады, что медно-красные перья в путников кидали. Золото, конечно, помягче будет — но свой щит с конского крупа Зверев все-таки потянул.

Золотой петушок закрутил головой, вытянул шею, словно собирался запеть, и резко откинулся назад… Почуяв опасность, князь наклонился, укрываясь щитом и пряча голову скакуна, и в тот же миг оказался в центре огненного вихря. Горело все: земля, деревья вокруг, конская шкура. От нестерпимого жара перехватило дыхание, а мерин поднялся на дыбы, забрыкался, выбивая всадника из седла. Андрей вылетел назад, на спину, еще в падении заметив, что огненная птица снова закрутила головой, откинулась.

«Вот и все…» — мелькнула безнадежная мысль.

Проклятая курица рывком выбросила голову вперед, раскрыла клюв и… в землю ударила такая волна холода, что на миг показалось — сам огонь покрылся инеем. Горение сразу прекратилось, обгорелая кора сосен, обуглившиеся иголки на земле, скрутившаяся на скакуне шерсть, щит — все покрылось тонкой искрящейся корочкой. Несколько мгновений тишины — лошадь Пахома с обугленной и одновременно обледеневшей головой гулко рухнула набок.

— Ни фига себе, закон сохранения энергии, — пробормотал Зверев.

Золотая пташка закрутила головой. Князь вскочил, рванул саблю, кинулся вперед и в тот миг, когда она откинулась снизу вверх, вогнал под перья острый изогнутый клинок. Послышался хлопок, и с ветки на землю горстью праха осыпался пепел. Андрей облегченно перевел дух:

— Вот это Тылобурдо… И ведь возродится, зараза! Все эти фениксы всегда после дождика хорошего оживают. Дядька, ты цел?

— Княже, да ты ведь ноги лишился!

— Как… — По спине пробежала холодная волна страха, Зверев опустил взгляд и облегченно засмеялся: — Цела! — От бедра до сапога, в месте, не попавшем под прикрытие щита, штанина отсутствовала напрочь, кожа пузырилась множеством ожогов. Сапог тоже наполовину сгорел, но под ним тело уцелело. — Что ты меня пугаешь? До свадьбы заживет! Ты бы на себя посмотрел, хряк ошпаренный…

Волосы на лице холопа — усы, борода, бакенбарды, растительность надо лбом — от жара скрутились в пепельные кудряшки до самых корней.

— Дай перевяжу.

— Потом! — Нога, как ни странно, совсем не болела. Наверно, под действием шока. — Вперед пошли. Если там еще похожие сюрпризы имеются, лечение может и не понадобиться.