Всадники ветра (Двойники)

Я спустился в глухой и глубокий овраг с густой растительностью по краям. Внизу серебрился узкий ручей. На одном краю оврага росла искривленная береза. Ухватившись одной рукой за ее ствол, другой, вооруженной складным ножом, я стал рыть глубокую яму.

Теперь запомните вы, читающие зги строки! Золото зарыто на глубине полуаршина, под раздвоенной березой в овраге, в ста шагах от опушки леса, выходящей к деревне Огнево. На концах оврага стоят два пня, каждый из которых отмечен условным знаком.

Зарыв мешок, я засыпал его, разбросал лишнюю землю, сверчу прикрыл зарытое сучьями и мхом. Я знаю — самый проницательный не найдет этого места без особых указаний. Уже потом, лежа в моем убежище, точно узнав, где я нахожусь, я начертил прилагаемый план.

Когда работа окончилась, уже темнело. Идти в деревню я решил только в ночном мраке. Я до одурения напился воды и несколько часов неподвижно пролежал на дне оврага, наслаждаясь шитым покоем и безопасностью.

Вдали мычали короны, выла собака. Потом утихло все.

Когда стало совсем темно и только в двух шагах можно было рассмотреть окружающее, я стал тихонько красться к деревне.

Не буду вдаваться в подробные описания. Я тихо перелез плетень, бесшумно прошел широкой улицей до крайней избы и заглянул в окошко.

Внутри дрожащий желтый огонек коптилки освещал белую холщовую рубаху и взлохмаченную голову молодого парня; нахмуренно шевеля губами, он читал печатный листок. Услышав мой тихий стук, он поднял голову, быстро встал и двинулся к двери. Я отошел от окна.

Странно-молча, точно дожидаясь меня и осторожно, как вор, хозяин впустил меня внутрь. Я прошел темные сени, вошел в избу. Мерцающий стол и кусок скамьи тонули во тьме, напирающей со всех концов. Листка на столе уже не было. Я сел к огню.

В то же время вошедший вслед за мной хозяин вел себя очень странно. Мне показалось, что он даже как-то отшатнулся, когда я взглянул на него. Мне показалось, что его глаза неестественно округлились и лицо стало совсем белым. Он стоял, как вкопанный, не отводя от меня глаз.

Мне сделалось как-то неловко. Я заговорил:

— Вот что, хозяин, нет ли чего пошамать? Верь совести — с утра не ел ничего. Если дашь…

Парень вышел из странного оцепенения. Немного дрожащими — мне показалось — руками он вынул из шкапчика хлеб и отрезал толстый ломоть. Резал он левой: на правой руке не хватало трех пальцев. Никогда еще я не ел с таким удовольствием!

Между тем, в окно послышался новый стук. Хозяин вздрогнул и быстро вышел в сени. Начался заглушенный разговор.

Я вскочил и, не переставая жевать, положил руку на теплую сталь в кармане. Мне пришла дикая мысль: каким-то необыкновенным образом я узнан и парень посылает за подмогой — схватить меня.

Крестьянин вернулся. Увидев меня, стоящего у самой двери, он уже совершенно откровенно попятился назад. Я понял, что мои подозрения оправдались. Я взял его за плечо и медленно приблизил к его лицу дуло нагана…

Смотрю на часы и вижу, что пришло время кончать мои записки. Иначе может оказаться поздно. Посланный может вернуться каждую минуту, а я еще должен открыть мой тайник и скрыть туда бумаги. Поэтому как можно короче доскажу остальное.

Я остановился на странном недоразумении, происшедшем между мной и Бубновым. В то время, как я думал, что он выдает меня белым, он сам принял меня за офицера, открывшего его планы.

Деревня, в которую я попал, находится в двадцати верстах от Медынска. Медынск занят большим белым отрядом, деревня — разъездом казачьего «батальона смерти». Удивляюсь, как, пробираясь через плетень, я не был замечен их часовыми.

В Медынске к этому времени уже созрело рабочее восстание. Под влиянием нескольких вожаков бедняцкое Огнево решило примкнуть к своим городским товарищам. Крестьяне уже вооружились, приготовились, нужно было только окончательно обсудить время и место восстания. Совещание назначили ночью в избе у Бубнова, красноармейца-инвалида, одного из организаторов дела. Потому-то мой хозяин и был так испуган, вместо одного из ожидаемых односельчан впустив военного-незнакомца. После он сообщил мне, что совершенно потерялся при нашей встрече. Листок, который он читал, был воззванием красных войск — каждого владельца такой бумажки казаки вешали на месте.

Этим я кончаю мои записки. Скоро мы узнаем, в каком положении дело медынских повстанцев. Здесь вопрос решен окончательно: крестьяне озлоблены, по первому знаку, двойному выстрелу из нашей избы, они бросятся на белых.

Сквозь щель выглядываю на улицу — совсем пусто, все повстанцы делают последние приготовления. Интересно, с какой осторожностью проводится заговор — офицеры живут вполне спокойно и даже не подозревают ничего. Как они будут удивлены…

Снова повторяю — я так ясно обозначил местонахождение золота, что каждый, имеющий в руках план, может найти его. Пишу к тому, что не знаю, сколько времени проживу еще. Схватка будет жаркая — в «дивизионе смерти» ребята отчаянные… Кроме меня, двое крестьян-коммунистов посвящены в тайну местонахождения этих записок…

Исписал последний листок. Кончаю. Кладу карандаш в карман.