всё

И, черт возьми, о чем же она думает в эти несколько минут? Разве не должна она вспоминать о детстве, о семье, разве не сейчас вся жизнь должна пронестись перед глазами? Как по кругу, ее мысли снова возвращаются к пуле. Она не должна была долететь до цели, потому что пуля – почти стрела, а стрела…

«Летящая стрела неподвижна, Молли», – улыбаясь, рассказывал отец, а она не могла понять, почему. Потому что, говорил он, весь путь можно разбить на множество моментов, в каждый из которых стрела не будет двигаться. И если из этих моментов снова сложить весь путь, то получится, что стрела не двигалась. Она осталась неподвижной. Это парадокс, мыслительный тупик. Поняла, малышка?

Она понимала, но стрелы все равно уверенно летели и долетали до цели, в этом не было никаких сомнений. В семь лет отец отдал ее в секцию стрельбы из лука, и именно в этот момент Молли впервые ощутила, что с этим миром что-то не так.

Отец преподавал философию и любил рассказывать о ней дочери – мать это почему-то ужасно раздражало, и это одно из немногих воспоминаний, которые Молли о ней сохранила. Возможно, она так злилась, потому что таким образом у Молли и отца появлялась своя территория, своя область, в которую не могла попасть мать. А может, просто потому, что ненавидела работу отца. Когда Молли впервые это заинтересовало, то спросить было уже некого.

Молли кашляет. Как это все несправедливо. У нее нет даже времени подготовиться, а она всегда мечтала умереть как отец.

Отец уходил несколько лет, подтачиваемый болезнью, и за эти несколько лет ухитрился стереть все следы собственного существования. Он верил, что после смерти от человека не должно остаться ничего, что намекало бы на его присутствие в этом мире. Он уничтожил все: заметки, письма, фотографии – после смерти они уже не будут принадлежать ему, но и живым они не достанутся. У Молли на память остались только несколько открыток, которые она сохранила, и смазанная фотография на телефоне. Она чувствовала, что этой фотографией предает отца, но не могла ничего сделать – что бы он ни думал, она не хотела его отпускать.

После его смерти она с головой ушла в учебу – именно потому, что отец не оставил ей ни части себя, а мать она помнила плохо, так плохо, что иногда сомневалась в ее существовании. Хотя мать никогда не стала бы сжигать собственные фотографии, поэтому их осталось множество.

В этом мире у Молли больше не было якорей, и она ухватилась за возможность. Человеку нужен якорь.

Серая мышка Молли Хупер стала лучшей на курсе. Все выходные она проводила на кладбище, а весной высаживала там маки. И так все годы учебы.

Ей больше некуда было пойти, да и не хотелось. Окружающий мир с его яркими цветами и резкими звуками ее нисколько не трогал и не интересовал. Молли была нужна тишина. И ярко-красные маки каждое лето расцветали рядом с серым камнем, но никогда не переживали зиму.

Плохая атмосфера.

***

Лучшая студентка, перед которой было столько возможностей – она выбрала работу в морге. Иногда ей казалось, что так она становится чуть ближе к отцу, входит в его мир.

Холод, тишина и мертвые – все это напоминало о неподвижности летящей стрелы. Жизнь как стрела – Молли очень нравилась эта метафора. Человеческая жизнь неподвижна, моя жизнь неподвижна, и это правильно, повторяла она про себя. Неподвижность – возможность прикоснуться к миру мертвых.

В конце концов, отец всегда был главным мужчиной в ее жизни.

***

А потом в ее жизни, такой неподвижной и предсказуемой, появился Шерлок Холмс.

Шерлок был живым и просто потрясающим – полной ее противоположностью.

В нем было столько жизни, сколько ей не доводилось видеть ни в ком и никогда. Мир мертвых он использовал как инструмент, обращаясь к нему только по необходимости.

И тогда Молли выдумала себе безнадежную любовь. Она создавала ее день за днем, тщательно, упорно, продумывала до мельчайших деталей. Придумывала воспоминания, которых на самом деле никогда не будет, до слез яркие и реальные. Выдумала – и почти поверила в нее.

И все же было что-то, чего она никак не могла уловить. Мелочь, несоответствие. Потом она вдруг поняла: Шерлок часто бил людей в самые больные места, осознанно и неосознанно. Особенно осознанно.

Но он никогда не говорил о ее отце. Ни разу, как бы она его ни раздражала. Как будто отца у нее никогда и не было. Возможно, это было знаком особого расположения. А возможно, мир мертвых, со всеми, кто к нему принадлежал или хотел принадлежать, Шерлока не интересовал.

Нельзя сказать, что она не пыталась как-то присоединиться к миру живых. Она завела блог, раскрасила его в самый девчоночий цвет и внимательно изучила, как пишут другие люди и что положено писать в таких блогах. И даже писала в свой всякие глупости, но потом бросила. Это было невыносимо скучно.