Все будет Украина!

Далеко за полночь. Сплю (не стреляют, интернета нет, можно и вернуться к обычному режиму). Телефонный звонок, как выстрел, подкидывает, дает заряд бодрости и адреналина в кровь. Кума:

- Лен, ты чё звонила? 

- Я не звонила.

- Так смска пришла, шо звонила.

- Блин, посмотри, там время , когда я звонила. Это смска поздно пришла, потому шо связь появилась. 

По звукам в трубке, слышу, жует. Аппетитно так жует.

- А ты чё й то ночью жрешь, а? Диетическая моя.

Смеется.

- Представляешь, сплю, и тут снится такой бутербродище: с зеленым лучком, сальцом, яичко вареное на черном хлебе. Слюни по всей подушке, еще б чуть-чуть, я б свого сожрала. Такой сепаратист во мне проснулся. Вскочила, даже свет не включала, к холодильнику. Пирожок со стола схватила, стою из холодильника борщ из кастрюли наяриваю, а тут ты, как знала- бздзинь. Смска как звякнет. Типа, жрешь, значит, ночью, да! Я холодильник закрыла, глаза закрыла, типа меня нет. Забилась в угол. Дожевываю! 

- А то, контроль на линии. Видишь, даже телефон чувствует, когда тебя из холодильника шугануть надо. Это у меня такая программа в телефоне. Видит, кума в холодильник, шарах смской.

- Ух, ты, война закончиться, бизнес сделаем. Похудительно-контрольный дозвон ночью. Представляешь, полночь, а мы клиентке, такие, -аллё, а не жрете ли вы ночью, а?

Поржали. Пожелали спокнок. Я улеглась, а перед глазами… То яичко вареное просияет, то сальцо бочком слоеным, мясным поманет, то пирожком из кухни с капусточкой потянет. Вот не кума, а сволочь, а?! Все! Пошла в холодильник!

Телефон отключу, на всяк случай.

Зарисовки из зоны АТО

Я как-то писала, что жизнь в ЛНР –это сюрреализм, когнитивный диссонанс, пердимонокль и оксюморон в одном флаконе. Не верите?!

Летняя площадка, когда-то ошеломлявшего выбором пива магазина «Пивной рай». За столиками редкие посетители. По кованным решеткам, обрамляющим площадку, вьются голубые колокольчики ипомеи, или, как их здесь называют, вьюнков. Ярко-голубые, он колышутся на ветру, как маленькие кусочки неба, клубятся, спадая к низу узора, синим водопадом.

В низу решетки из декоративного кирпича выложен многоярусный цветник. Низ заполнен разноцветным морем петуний, посреди которых, улыбаются солнцу, ярко-желтые шапки подсолнухов.

В глубине площадки за тихим гулом кондиционера, из динамика, доносится мягкое и обволакивающее «Я піду в далекі гори, на широкі полонини»....

За столиками, повесив на стулья автоматы, сидят, почерневшие и уставшие от войны люди. Их темно-зеленая камуфлированная одежда, изредка прерывается выгоревшими оранжево-черными или триколорными лентами. Откинувшись на спинки стульев, они пьют из узких, запотевших бутылок «Львовское светлое»…

Дрожь земли

Дедушка всегда говорил: «Слушай землю, она, как сердце, плохого не подскажет». Слушай, как о живой. А дедушка у меня был добрый и мудрый. Он-столяр, тесля. А столяра, это люди музыки, они чувствуют энергию дерева, его песню, значит, могут чувствовать и дыхание земли. Он и научил меня чувствовать. Не только землю. Просто чувствовать. Когда я помогала ему плотничать, зарывалась руками в стружки, гладила доски, изучала срезы, в руках просыпалась какая-то сила, она струилась по мне, укутывая теплом, иногда била током, но, чаще просто грела и пульсировала где-то в районе души. 

Он научил меня разговаривать с землей. И бабушка. Когда мы шли в степь — у нас не было машины, и мы ходили в степь за травами, просто гулять, пошептаться, как смеялась бабушка, — меня отпускали на волю. Я могла носиться по степи, как жеребенок, безудержно скакать по курганам, летать наперегонки с птицами, а потом, когда я вдоволь нахлебавшись степным ветром, падала от усталости, мы садились в тень дубравы и слушали землю. Мне рассказывали мне какую-то сказку или бабушка пела, пока я не засыпала на свежескошенной траве, уткнувшись носом в охапку степных трав. Дедушка говорил, что, когда мое дыхание равняется с дыханием степи, то я становлюсь одним целым с землей, тогда я не буду болеть.

Потом уже, во взрослой жизни, я встретила гипотезу, о том, что земля — живая. У нее есть пульс и дыхание, она чувствует боль, радость, тревогу, плачет и дрожит, когда ей плохо или страшно.

В моем детстве было принято ходить босиком, тогда еще земля вокруг не была изгажена битым стеклом, породой, окурками, пластиком, железом. Сейчас, чтобы пообщаться с землей, у меня остались лишь степи да скалы. 

Сейчас, чтобы почувствовать землю, ее силу, дыхание, нужно ехать прочь из города. Хоть не далеко, хоть на чуть-чуть, но прочь, от камня, ненависти, несвободы.

Как только я попадаю в степь, все… Босоножки, тапки, туфли, долой. Идти, притрагиваясь к обжигающей земле, слушать, чувствовать ее пятками, ступнями, пританцовывая от растекшегося, словно мед, зноя. Бежать, плыть, кружиться. 

В степи ты не человек: ты — стриж, играющий с небом; ты — ковыль, шелковистая грива земли, которую любит расчесывать ветер; ты — чабрец, полынь, материнка, мята, которую родила земля для силы и песни; ты — родник, живая кровь земли, студеная, бьющая током холода, ласкающая и дающая силы жить.