Все было не так

– Лиэнн, – сказала она. – Я собиралась проверить, как ты, и… отвлеклась. – Она вздохнула и снова повернулась к комнате. – Я не смогла дотронуться до ее вещей. Даже убраться здесь. – Она показала на раскиданную по полу грязную одежду. – Сара никогда не любила убирать за собой. Меня это сводило с ума, но я просто не могла… Я, наверное, говорю глупости, да?

– Нет, – ответила я и медленно вошла в комнату. – Не говорите.

Я не верю в призраков или нечистую силу. Но в ее комнате, со всеми оставленными вещами, словно она была здесь только этим утром… мне было жутковато. Как в параллельном мире. В комнате до сих присутствовал ее запах. Лавандовый шампунь и ванильные свечи, смешанные с пылью и временем. Мне стало как-то не по себе, но мысль о том, чтобы дотронуться до вещей, изменить хоть что-то из того, что она оставила, была намного хуже.

Эта комната была неприкосновенной. Священной землей. В этой комнате, когда нам было восемь лет, Сара объявила меня своей лучшей подругой и заставила меня поклясться на мизинчиках, что мы никогда не разделимся. Это произошло на отвратительном, зеленом, как лайм, коврике, где я впервые позволила себе пустить слезу по папе и гадала, что же во мне не так, раз он не хотел меня знать. Одиннадцатилетняя Сара обняла меня и сказала, что ему же хуже, да и зачем он мне, когда есть она? И я сидела на этой кровати за несколько недель до стрельбы и призналась Саре, что, возможно, асексуальна. Она не понимала, что это значит. Тогда я тоже особо не понимала. Но она сжала мою руку в качестве поддержки и сказала, что позже погуглит. Вот это Сара. Я знала – она останется со мной, даже если чего-то не поймет.

Находясь в этой комнате, я осознала, что до сих пор цеплялась за мысль о будущем с ней.

– За неделю до этого она оставила у меня кое-какие вещи, – сказала я, скрестив руки на груди. Меня трясло, несмотря на конец июля и работающий на минимуме кондиционер. – Футболку и заколку для волос. Я положила их на стол, чтобы принести ей, но все время забывала и… они до сих пор у меня. Я их не трогала. Мне кажется, если я это сделаю, то не смогу ей отдать, и я просто… Простите. Вы, наверное, хотите вернуть эти вещи. Надо было…

– Нет, милая, нет. – Рут вытерла глаза тыльной стороной ладони. По ее лицу струились слезы, и тушь начала течь. До этого момента я ни разу не видела, чтобы она не выглядела идеально собранной. – Оставь их. Сара была и твоей семьей тоже. Ты для нее – весь мир, понимаешь?

Знаю, что ты думаешь: что стоило ей рассказать. Если это так много значило для Сары, я была обязана рассказать о том, как она умерла. Поверь мне, я собиралась. Слова крутились на кончике языка.

Но потом Рут отвернулась от меня. Подошла к окну и выглянула на небольшой обнесенный забором задний двор, где мы с Сарой в детстве играли с водными пистолетами, где ночевали летом под звездами в старых спальных мешках.

Рут, снова вытирая слезы, видела совершенно другие воспоминания.

– Я лишь продолжаю себе напоминать, что у Бога есть план, – сказала она. – И это… это был Его план касательно ее. Как бы мы с Чедом ни скучали по ней, мы знаем, что она – Его раба. Находясь здесь, она напоминала нам всем, каким должен быть хороший христианин. Ее история вдохновит многих. Я должна… должна это помнить. – Ее голос надломился, лежащая на подоконнике рука затряслась, и это стерло всю мою решимость. – Ох, дорогая, – сказала Рут. Шмыгнула носом, откашлялась и повернулась ко мне. – Мне так жаль, Лиэнн. Я не хотела расклеиваться у тебя на глазах. Я же собиралась проверить, как ты. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да. – Я откашлялась и, медленно выдохнув, опустила руки. – Я в порядке. Давайте закончим ужин.

Она кивнула.

– Хорошая мысль. Чед съест все пюре, если мы его не остановим.

Мы обе знали, что это неправда, но позволили себе в это поверить.

Иногда нормально верить в неправду. Иногда это необходимо. По крайней мере, так я себя убеждала. В отличие от Макхейлов, я не была религиозна. Не верила в жизнь после смерти. Умираешь, и все – тебя нет. Перестаешь существовать. Сара не хотела бы, чтобы ее помнили за ложь, но она умерла. Она не знала, что происходит. Ей было все равно. А ее родители нуждались в этой лжи.

Эта ложь связывала их.

Им надо было верить, что их дочь умерла ради чего-то. Что в последние минуты своей жизни она была сильной и смелой, а не напуганной девочкой, сжимающей в кабинке руку своей лучшей подруги. Я не могла лишить их этой веры.

Я понимала, какой вред причиняла ложь. Знала о Келли Гейнор. Но Макхейлы для меня были почти семьей, а с Келли я за всю жизнь и парой слов не перекинулась. Поэтому пусть они верят.

И решила молчать.

– Выглядишь паршиво.

Я села за компьютер рядом с Денни, не глядя на него, ввела школьный пароль и спросила:

– Откуда ты знаешь?

– Не знаю. Но такое предположение кажется мне безошибочным.