Все было не так

Она посмотрела на меня стеклянными глазами.

– Ли, – сказала она. – Прости. Я порчу твой приезд. – Она попыталась подняться, но ноги задрожали, и она разлила водку на ковер. – Нам надо в кино.

– Можем не ходить, – ответила я. – Ты в порядке?

Но я знала ответ. Поняла это, когда посмотрела на Дженни и заметила в ее глазах грусть и усталость. Услышала это в том, как она вздохнула, когда подошла к своей девушке и забрала у нее бутылку. Дженни знала, и я теперь тоже.

Иден была не в порядке.

До стрельбы я не была знакома с Иден. Ее кузина Рози училась со мной в одном классе, и мы общались, но не дружили.

Рози и Сара сидели рядом на каких-то уроках – побочный эффект рассадки по алфавиту – и всегда ладили. Поэтому раз в пару недель Рози во время обеда сидела за нашим столом. Честно говоря, не уверена, что она вообще сидела за одним обеденным столом два дня подряд. Рози с первого щелчка заводила друзей, и для нее всегда находилось пустое место, в какой бы стороне столовой она ни решила сесть.

Именно Рози первой предложила мне обрезать волосы. Мы сидели за небольшим круглым столом у торговых автоматов, она серьезно посмотрела на меня и сказала:

– Ты когда-нибудь думала о стрижке пикси?

– Ну уж нет, – ответила я. – Я буду похожа на мальчика.

– Я так не думаю. – Она почти вплотную приблизилась к моему лицу и, наклоняя мою голову вправо-влево, рассматривала меня. – У тебя очень… угловатое лицо. И потрясающие скулы. Мне кажется, тебе пойдет какая-нибудь очень короткая стрижка.

Не могу сказать, что в тот день, весной, когда взяла ржавые ножницы и начала отрезать волосы, я не думала о ней. Мама, увидев, что я наделала, срочно повела меня к своей подруге Гретхен, которая работала в городе в местном салоне. В итоге мы отстригли все мои волосы, и когда они снова начали отрастать, я подумала о Рози.

В каком-то смысле, оставляя их короткими, я отдаю дань памяти ей.

Но речь должна идти об Иден.

Иден приходила на похороны Сары, а я – на похороны Рози. Нас одновременно потянуло друг к другу, пока все остальные говорили, как им жаль, как они рады, что с нами хотя бы все хорошо, про Божьи планы и так далее. Иден единственная все понимала. Эшли и Денни все еще лежали в больнице, а Майлс только после этого начал по ночам забираться ко мне на крышу.

Мы даже ничего не сказали друг другу, когда обменялись номерами после службы в честь Рози. Она просто передала мне телефон и смотрела, как я вбиваю свой номер. Как только я отдала его ей, мама практически утащила меня. Но позже тем вечером она написала мне. Это Иден.

После мы начали проводить время вместе, в период, когда весна прогревала это прекрасное место перед летом, когда воздух был еще сухим, а ветер прохладным, когда было приятно просто лежать на траве. Она забирала меня на грузовике, и мы ехали в Варгин Парк, где весь день сидели у пруда. Она рисовала, а я читала пьесы – в то лето я решила стать актрисой, – и нас никто не беспокоил.

Теперь многие из тех дней у пруда смешались в моей голове. Как коллаж из картинок без хронологии. Мы приезжали туда, чтобы сбежать. Попытаться хотя бы некоторое время не чувствовать и не думать. Раствориться на заднем плане и оставить там эту версию нас.

Но я видела, как Иден тоже с этим боролась. И в моем коллаже, среди других картинок, выделяется одно воспоминание – оно больше и четче, тогда как остальные истрепались и поблекли со временем.

Мы расположились у озера под большой ивой. Я лежала на животе, сосредоточившись на хлипкой книге в мягкой обложке «Суровое испытание» [12], которое несколько дней назад купила в секонд-хенде. В нескольких шагах от меня со скрипом порхал по альбому карандаш Иден. Я старалась исчезнуть. Потеряться в тексте, чтобы в этот момент Ли не существовала. Но меня вытаскивали в реальность звуки ее возни.

Я понимала, что что-то не так, но не хотела спрашивать. Она слишком сильно сжимала карандаш и быстро терла ластиком по странице. Закончив, она сдула с ластика комочки и снова начала рисовать. Я молча вернулась к своей книге.

Но несколько минут спустя она снова начала стирать рисунок, в этот раз сильнее. А когда я взглянула на нее, карандаш в ее руке почти треснул

– Иден? – осторожно спросила я.

– Она не идеальна, – сказала она скорее странице, которую снова терла, чем мне. – Я все стараюсь, но она не идеальна.

– Уверена, она замечательная, – сказала я. – Ты замечательная художница.

Но она меня не слушала. Полностью сосредоточилась на листе и, казалось, пыталась стереть все, что сделала, а не одну-две неправильные линии. Я не понимала. Почему бы, если не получается, просто не начать с чистого листа?

– Я не… знаю… почему… меня это беспокоит! – Последние слова она прокричала и так сильно стала тереть бумагу ластиком, что порвала.