Все. что могли

Гудошников замечал, как с каждым выходом на снайперскую позицию его напарница все более мрачнела, ожесточалась, рвалась ближе к немцам, досадовала, что располагаются далеко от противника и потому их выходы неудачны. Заявляя так, она была не совсем права, потому что нескольких солдат в окопах они подловили, на прикладах их винтовок появились первые зарубки. Но Надя помнила наставления знаменитого снайпера-старшины — выбивать у немцев корректировщиков огня, наблюдателей, разведчиков, снайперов, офицеров.

— Оно, конечно, надо бы податься вперед, — не противоречил Гудошников, хотя и остерегал, что не резон очертя голову соваться в пасть медведю.

Самое удивительное, что его опасения иной раз сбывались. Как-то он отговорил Надю, нацелившуюся занять отдельно стоявший домик, похожий на котельную. Слов нет, выгодная точка, до немецких окопов рукой подать. Никто не ожидал, что туда прорвутся немцы.

«Было бы, — думал после Гудошников, — рабам Божьим Надежде и Якову со святыми упокой».

Сюда немцы не дотянутся. Они могут разнести чердак снарядами. «Однако, смелым Бог владеет», — успокаивал себя Гудошников и размышлял о том, что в их опасном деле без риска никак нельзя. Чувствовал правоту Нади, доверялся ей. Но его не раз окатывал холодок, сверлила окаянная мыслишка, будто кто нашептывал на ухо: «Ведь у тебя семья в Сибири, погибнешь ты, пропадет и она без тебя». Думать-то думал, а дело свое делал.

Он тоже, как и Надя, разглядел тяжелые немецкие орудия. Не два их там пряталось, больше. Остальные стояли за углом дома, их Наде не видно, а он усмотрел. Наверное, целая батарея. Стреляла она не методично, как бывало заведено у немцев, а словно исподтишка, высмотрев очередную жертву, орудия торопливо, раз за разом, тяжко ухали. В домах, где оборонялись наши, мелькали огненно-дымные вспышки, рушились стены, все вокруг заволакивалось пылью, чадом. В пробитых брешах, как черти в аду, возникали немцы, начиналась схватка за каждую комнату, лестницу, этаж. Немцы поливали впереди себя из огнеметов.

Казалось невероятным, что после этого в здании еще кто-то оставался в живых. И вот этот «кто-то» продолжал сражаться. Немцы начинали суетиться, залегали, в здании шла глухая возня. Потом снайперы с радостью наблюдали, как немцы откатывались назад. Но бывало и по-другому, они прочно оседали в доме.

Надя разглядела не только пушки, но людей вокруг них и блеснувший стеклами прибор, при помощи которого немцы расчетливо и точно бьют по нашим. Она поймала этот прибор прицелом и выстрелила. Увидела, что не промахнулась. При очередном залпе это орудие молчало.

Обрадованная Надя оторвалась от прицела, повернулась к Гудошникову, лежащему в другом углу комнаты за большой грудой кирпичей. Для нее было важно, чтобы он подтвердил ее удачный выстрел, одобрил. В этот момент страшная сила рванула из рук винтовку, в лицо ей брызнуло осколками.

Гудошников подхватил ее, оттащил к противоположной стене, начал бинтовать, приговаривая:

— Не убереглась. Ихний снайпер тебя подловил, саданул по оптике. Так что считай повезло.

Надя слушала молча. Верно, на радостях забыла все правила, не вспомнила об осторожности. Ведь внушали ей: выстрелила, моментально отклонись в сторону, проследи, чтобы оптика не блеснула.

— Яков Петрович, ругайте крепче, хотя сама знаю, что растяпа, — сказала она и почти не услышала своего голоса, звон стоял в ушах.

— До темноты не выбраться нам отсюдова. Надо бы получше перевязать. Висок-то осколком пропахало. Потерпишь?

Надя опустила ресницы: будет терпеть, иного выхода все равно не было. Ей стало зябко, неуютно.

— На-ко, хвати, — Гудошников достал из вещмешка фляжку, отвинтил колпачок. — Для сугреву и чтоб меньше болело.

— Да что вы…

— Ты слушай и не перечь. Хоть ты доктор, а в этом лекарствии я больше тебя понимаю.

Задохнулась, пока проглотила обжигающую жидкость. Гудошников ушел на свое место. Ей было видно, как он не торопясь лег, приник к прицелу.

От водки ей стало теплее, но уюта на душе не прибавилось. «Истинно недотепа, — корила она себя. — Задачу сорвала, винтовку разбила. Военврач Зарецкий не напрасно отговаривал: не берись не за свое дело. Снайпер, называется. Мокрая курица. Делала бы перевязки, вытаскивала из боя раненых. Привычно и очень необходимо. Или оставалась бы в своей Дубовке, не мыкалась по свету».

За невеселыми раздумьями она не заметила, что немцы перенесли огонь орудий севернее, грохот разрывов стал слабее. Она услышала выстрел Гудошникова.

— Получайте, мать вашу… Отстрелялся, растуды твою…

До вечера он еще дважды так восклицал. Потом, когда чуть стемнело, помог Наде выбраться из здания. Шел впереди, придерживал ее за руку, потому что, перебинтовывая, он и глаза ей завязал.

— Двух наводчиков у орудий я завалил. Ты прибор для стрельбы разбила. Урон им сегодня нанесли, — говорил Гудошников. — А происшествие, что ж… на войне без происшествиев не бывает.