Все, что могли

«Неужто учуял, что я, как выразился начальник войск, швырнул камешки в его огород? — подумал Ильин. — Или генерал повлиял, и его руководство ему тоже хвоста накрутило? Пришел налаживать отношения?»

Карчевский приехал в погранотряд после выхода на границу. С Ильиным он был в одном звании, держался подчеркнуто независимо, потребовал предоставить его отделу изолированное помещение. Но отряд располагался стесненно, и тогда Карчевский через районный отдел НКВД выколотил для себя небольшой особняк. Этим еще больше подчеркнул свою независимость и как бы превосходство над командованием отряда.

Среднего роста, с глубокими залысинами, мясистым малоподвижным лицом и холодным взглядом из-под тяжелых надбровий, он не располагал к общению, тем более, к товарищескому сближению. Но Ильин меньше всего обращал внимание на внешний облик. Определяющим для него было то, как офицер относился к порученному делу, что он стоил в боевой обстановке фронта или здесь, на границе, где тоже заварилась крутая каша. По сути дела, они с Карчевским вместе должны тянуть один воз.

Вот тут-то и зарыта собака. Кто и как тянет, куда тянет. Ильин считал, что Карчевский суетливо, опережая начальника отряда, слал по своему ведомству донесения наверх, зачастую с искаженными выводами о той или иной проведенной отрядом операции.

Возможно, вечерний визит Карчевского тоже как-то был связан с утренним звонком начальника войск. В разговоре с Ильиным он попытался сразу завладеть инициативой, напирал на то, что многие солдаты и офицеры погранотряда расхлябаны, без меры болтают. Не успели пограничники собраться на боевую операцию, как о ней уже известно на местном базаре.

Ильин внешне спокойно выслушал особиста, столь же невозмутимо спросил:

— Вы пользовались этой базарной информацией? Вам известны конкретные фамилии солдат или офицеров, разглашающих служебную тайну? Ваши прозрачные намеки дело не поправят.

Ему подумалось, что манерой высказываться, обличать, винить в грехах других, наблюдать события как бы со стороны Карчевский напоминал генерала Рябикова. У того, в отличие от особиста, всегда были припасены «увесистые факты», которыми он взмахивал, как оглоблей.

Карчевский передернул плечами, откинулся на спинку стула, покалывал взглядом Ильина. На вопрос не ответил, отмолчался и снова ринулся в атаку, мол, в отряде нарушается приказ о тщательной проверке военнослужащих, побывавших в плену. Заговорил о Кудрявцеве. Что известно о нем? Карчевский допытывался у Ильина, как у школьника, не выучившего урок. Предполагал, что солдат вовсе не тот, за кого себя выдает.

Ильин нахмурился, медленно проговорил:

— Кудрявцев ни за кого себя не выдает. Этот парень до войны у меня на комендатуре служил коноводом. Дрался с немцами, освобождал семьи командиров. Сейчас, несмотря на ранения, по которым имеет право на отпуск, остался в строю. Что касается выполнения приказа, проверяйте. Это вам по долгу службы предписано.

— Проверили без подсказки. Пока не докопались… ни до чего такого, — Карчевский снова передернул плечами, углы рта брезгливо опустились.

— Разве надо обязательно «копать»?

— У вас свои методы, у нас… свои.

— Это не методы, а цели. Если нет за солдатом явного проступка, кроме того, что он был захвачен в плен, надо его «откопать».

Карчевский сделал каменное лицо, в голосе его прозвучали угрожающие нотки:

— Я бы не советовал вам искажать характер нашей службы.

Ильин, показалось, пропустил мимо ушей его предупреждение, повернул разговор:

— Вашего личного дела я не видел. Не положено. При знакомстве вы не сочли нужным что-либо сообщить о себе. Пожалуйста, скажите сейчас: вы были на фронте, воевали?

— Какое это имеет отношение к тому, о чем мы говорим?

— Значит, не были.

То ли наступила минута наибольшего возмущения, которое Карчевский постарался не выплеснуть, то ли растерянности от вопроса Ильина — начальник особого отдела беспокойно заерзал, приставил прямую ладонь к кончику носа и, со свистом втягивая воздух, начал ожесточенно тереть, словно в недрах его вдруг зачесалось, засвербило или там притаилась мысль, которую он призывал выйти наружу, помочь хозяину найти верное решение.

— Вы не задумывались над тем, что провалы в службе отряда, — начал он, — участились с приездом вашего фронтового друга Горошкина? Не знаю, какой он разведчик, а…

Ильин не принял этого «решения», перебил:

— Эк, куда хватили. Вы нашу фронтовую дружбу не трогайте, ибо ничего о ней не знаете. Она омыта кровью июня сорок первого. Здесь, на этом участке границы. И после — всей войной.

По взгляду Карчевского было заметно — он не собирался уступать.

— Вы с ним расстались год назад. За год может многое произойти с человеком.

— По-вашему, люди меняются и меняют свои убеждения, будто изношенные штаны.

— Не иронизируйте. Иные обстоятельства вынуждают и поменять.

— Если такое и может произойти, но только не с Горошкиным, — Ильин с минуту молчал, не заговаривал и Карчевский. Наконец Ильин встряхнул головой, как бы убеждаясь в чем-то, сказал: — В одном я с вами согласен: вражеский агент засел у нас в отряде.