Все, что могли

— Почему мы остановились именно на этой линии, — провел он рукой, показывая на проходящую по опушке рощи границу. — Немцы встали тут, как споткнулись, мы подошли к ним, вроде раскланялись: «Здрасьте вам!» Что они, шибко добрые, допустили нас сюда? Надо думать, для них это тоже лакомый кусок. Выходит, мы с немцами договорились? На мой взгляд, надо бы их оттеснить. Пусть убираются к себе, в Германию. Почему бы нам не помочь Польше освободиться?

На это подполковник ничего не ответил, посерьезнел, прищурился, в щелочках глаз появился стальной блеск. Он покачал головой, погрозил пальцем. Понимай так — не нашего ума дело.

Ильин уловил, дальнейшего разговора не получится, подполковник и сам того, о чем он допытывался, не знает. Тот осуждающе покачал головой, спросил:

— Воевать, что ли, с ними захотел? Вот скажу комиссару, пусть он тебе мозги как следует прополощет.

Но комиссар на эту тему с Ильиным не беседовал. Наверное, за сумятицей дел начальник отряда ничего комиссару не сказал или посчитал, что коменданту довольно и того, что он сам ему выложил.

Не пересказывать же все это Наденьке, поэтому на вопрос ее ответил короче и проще:

— Народ здесь разный, сама в этом разобралась. Одни живут побогаче, другие победнее. Не так, как в наших колхозах. Там у нас все равны, одинаковы, под одну гребенку причесаны. Думаю, здешние крестьяне побаиваются, что их тоже в колхозы потянут. А они не хотят, я со многими селянами на этот счет толковал. Как они рассуждают? Пусть у иного мужика всего клочок земли, да свой. И он на нем — хозяин. В душе-то вздрагивает, а не лишат ли его права «хозяйнуваты»?

— Понимаю, Андрюша, — кивнула Надя, перекинувшись мыслями в родную деревеньку Дубовку Воронежской области, к отцу и матери своим. Больше десятка лет они в колхозе, а как была у них глинобитная хатенка, та же и теперь стоит. У матери от работы на колхозном скотном дворе руки в жестких мозолях, синие вены на них вздулись от напряжения. А хлебушка, что на трудодни достается, не всегда до весны хватает…

Ильин, видя ее задумчивость, решил, что она недовольна его ответом, пересказал разговор с начальником отряда. Надя повела плечами, мол, ясно ей это. Ильин снова вспомнил торговца. Надо было купить у него украшения. Славный подарок получился бы Наденьке. Ну, какое отношение тот продавец имеет к тому, что здесь кое-кто озлобился против нас и ждет не дождется возврата старой жизни. О том, что нас тут в любой момент могут укусить, ему надо помнить постоянно. Надю предупредил, чтобы она Машеньку со двора не пускала и сама поостереглась. Надя опять кивнула.

Он остался доволен, что жена не стала спрашивать, кого и почему ей надо остерегаться. Ничего определенного сказать он ей не мог. Подозрения — еще не основания для немедленных действий.

С первого дня совместной с Надей жизни на границе, а началась она на заставе в Закавказье, Ильин убедился, что жена близко к сердцу приняла его служебные дела и заботы, вместе с ним разделяла их. Он научил ее стрелять из пистолета и пулемета, скакать на коне, набивать патронные ленты и снаряжать диски, обращаться с биноклем и полевым телефоном.

— Сварить обед на всю заставу ты можешь, перевязать раненого умеешь. Солдатская сноровка тоже пригодится, — подзадоривал он, наблюдая за ней, на стрелковой тренировке.

Но ее не требовалось подзадоривать, по-иному своей роли на заставе Надя и не представляла. Тут каждый жнец и на дуде игрец. Научилась с полуслова, с полунамека улавливать изменения обстановки на границе. Видимо, почувствовала что-то и сейчас.

По пути в комендатуру Ильин размышлял над тем, что, очевидно, сам пан Леопольд Богаец искал к нему подходы. Иначе зачем было подсылать торговца сувенирами? Да еще и предлагать их по дешевке, почти даром. Но с какой целью он ищет подходы?

Начальнику штаба комендант приказал усилить охрану военного городка, на ночь выставлять часового и к дому, где жили семьи.

«Разберемся, пан Богаец, почему именно ко мне вы проявляете пристальный интерес», — подумал он.

До обеда Ильины успели помыть шерсть. Машенька крутилась тут же. Они отстранили маму от стирального корыта, строго следили, чтобы не поднимала тяжестей. Надя раскусила их сговор и с доброй улыбкой наблюдала, как папа с дочкой наперегонки бегали к пруду за водой, на берегу исхитрялись обрызгать друг друга.

Теплый летний день, плывущий над рощей запах липового цвета, радость общения с семьей, ставшая редкой в последнее время, как бы отдалили Ильина от утреннего происшествия, от тревожной жизни границы. Он целиком ушел в домашние хлопоты — впервые за месяц позволил себе такой отдых, — они казались ему в эти минуты важными. Он как мальчишка, которому мать, уходя, строго-настрого наказала что-то сделать по дому, на время становился тут полновластным хозяином и упивался простым человеческим чувством.

Они расстелили на веранде шерсть для просушки. Вскоре потянул ветерок, набежала тучка. Зашуршал по листве, застучал по черепичной крыше дождик. Надя под мягкий звон струек улыбнулась: