Все, что мы хотели

Судя по рассказам отца, Нина не сдавалась и каждую неделю отправляла ему длинные письма, написанные от руки, пока он наконец не ответил. Папа притворяется циником и говорит, что дело здесь, скорее всего, в финансовом скандале, в который влип мистер Браунинг, а не в нравственном перерождении Финча. Хорошо, что Нина не слышит этих слов. Но мне кажется, папа хочет верить во что-то другое. Может быть, в силу простой и крепкой материнской любви, в которую верю я.

Я думаю обо всём этом, пока такси поворачивает на Эвондейл. Папа стоит на крыльце, там, где когда-то было написано ужасное слово. Он машет мне рукой, смотрит, как я выхожу из машины и поднимаюсь по ступеням.

– Поверить не могу, что ты не разрешила встретить тебя в аэропорту. – Он качает головой, бормочет что-то про мою упёртость, потом сжимает меня в долгих, крепких объятиях.

– Спасибо, что приехала, – говорит он. – Я знаю, ты очень занята.

– Что ты, пап, – отвечаю я, – уж этого я никогда в жизни не пропустила бы.

– Да ладно, ерунда какая. – Папа сильно преуменьшает значимость награды, которую им с Ниной вручают сегодня вечером. – Но для Нины она много значит. Только не забудь, это сюрприз.

– Я знаю, пап, – отвечаю я улыбкой. – Ты уже сто раз мне сказал.

– Ну… я просто хочу быть идеальным.

– Ты так с ней мил, – говорю я.

– Она этого достойна. Она – самая лучшая, – отвечает папа.

Странно слышать, как он кого-то хвалит, и я в очередной раз за эти годы задумываюсь, нет ли между ними чего-то большего. Но оба клянутся, что только друзья – лучшие друзья – и порой мне кажется, это даже трогательнее.

– А… он придёт? – спрашиваю я, зная, что папа пригласил Финча.

– Нет. – Папа качает головой. – У него проблемы на работе. Хотя, если честно, он теперь живёт в Лондоне…

– В Лондоне? – Мне обидно оттого, что Финч поселился в единственном в мире городе, который круче Нью-Йорка.

– Ну да. У него новая работа… что-то связанное с финансами.

– Ну ладно. – Я пожимаю плечами. За Нину я расстроилась, но за себя рада. – В любом случае будет классно.

Несколько часов спустя мы с папой заходим в коридор Центра визуальных искусств Фриста. На папе его единственный хороший костюм со светло-голубым галстуком, который, я уверена, выбрала Нина.

– Хорошо. Она в патио Тёрнера[34]. – Читая сообщение от Нины, он заметно волнуется. – Там всё и будет проходить. Ты же знаешь, как туда…

– Да, пап, – говорю я. – Знаю.

– Тогда я лучше пойду, пока она не спустилась и не увидела тебя.

– Иди, иди. Я сама о себе позабочусь.

Папа целует меня в щёку, говорит: «спасибо». Его смущение сменяется радостным возбуждением, может быть, даже гордостью. В конце концов, это ведь и его награда, и он долго шёл к ней, работая в мастерской и развозя пассажиров «Убера».

Папа уходит, а я иду в бар, заказываю бокал шампанского и думаю – как приятно снова оказаться в Нэшвилле. Надо бы приезжать почаще.

И внезапно вижу, как в коридор вбегает он. В очках, с короткой стрижкой, чуть поправившись, он стал совсем другим. Старше. Непохожим на себя прежнего. Но когда он подходит ближе, я понимаю – это всё тот же Финч, и напоминаю себе, что люди редко меняются до неузнаваемости.

Мне хочется спрятаться, но я заставляю себя пойти прямо ему навстречу, посмотреть в его глаза.

– Привет, Лила. – Он запыхался, щёки горят. Он почти готов полезть ко мне с объятиями, но вовремя понимает, что лучше не стоит.

– Так ты всё-таки выбрался? – спрашиваю я.

– Да. – Он улыбается уголком рта. – Начальник, наверно, меня уволит… но я это сделал.

Я тоже улыбаюсь, пусть и неискренне.

– Ты получила моё письмо? – спрашивает он.

Я киваю и говорю «да». Потом прибавляю «спасибо», хотя на самом деле благодарна не за письмо, а за то, что он сегодня здесь, в Теннесси, в мятом пальто, пахнущем самолётом. Что он приехал к матери.

Вид у него грустный, но решительный.

– Ну… думаю, нам пора… твой папа сказал, начало в восемь, верно?

– Да. – Я смотрю на часы и вижу, что осталось две минуты. Допиваю шампанское, ставлю бокал на высокий столик, следом за Финчем иду в зал.

В зале темно, но, обведя взглядом комнату, я вижу Бонни и несколько подрядчиков, с которыми работал папа. Все остальные мне незнакомы.

Женщина на сцене рассказывает о папе и Нине, о том, какое благородное дело они делают, помогая приютам для женщин, подвергавшихся насилию. Приютам. Я думала, был только один, в Бристоле.

– Ого, – говорю я себе под нос, но Финч, конечно, услышал – краем глаза я вижу, как он кивает.

– Угу, – мурлычет он в знак согласия.

Секунду спустя папа и Нина выходят на сцену, зал взрывается аплодисментами. На Нине бледно-голубое платье в стиле Одри Хепбёрн, в тон папиному галстуку и, если продолжить эту мысль, надписям на их визитной карточке. Папа идёт позади Нины, как бы сопровождая её. Он всегда был своего рода джентльменом, но таким, как сегодня, я никогда его не видела. Он так уверен в себе. Он просто сияет. Они оба сияют.