Все, что мы оставили позади

Я выругался, швырнул телефон на пассажирское сиденье. Она только что проехала мимо меня. Неужели не могла подождать лишние пять минут?

Во время ее приездов мы порой чувствовали себя как супруги. Мы встречались в течение дня, вместе ели и занимались домашними делами, участвовали в детских играх и подкалывали друг друга по поводу раздражающих привычек. Она ковыряла ногтем в зубах, а я мыл кисти в кофейных кружках. К тому же я хранил слишком много вещей, которые она считала барахлом, к примеру, старые газеты и журналы. Я ждал ее приезда, мне нравилось, когда она была рядом, и я скучал по ней, когда она уезжала. Благодаря Наталии я чувствовал себя самим собой, что бы это ни значило в моем случае. И я ненавидел себя за то, что хотел от нее большего. Она не переедет в Пуэрто-Эскондидо, а я отклонил ее приглашение перебраться на Гавайи, где она помогала бы мне воспитывать Джулиана и Маркуса. С декабря я не выезжал за границы штата Оахака. Боязнь путешествий – та еще сука.

Но, несмотря на расстояния, то, что было у нас общим, держало нас вместе.

Наталия была со мной в родовой палате, когда умерла Ракель. Все произошло так быстро. Давление упало, как самолет, рухнувший с небес. Потом начался хаос, день, который должен был стать одним из счастливейших дней в нашей жизни, понесся по спирали вниз. В следующий момент врач уже выражал мне свои соболезнования тем же тоном, каким он просил бы пациентов беречь загипсованные ноги и отдыхать. Он сжал мое плечо, кивнул и вышел из палаты. Медсестра расположила мои руки вокруг Маркуса. Убедившись в том, что я его не уроню, она пробормотала неискренние поздравления, затем извинилась, отводя глаза. Мои глаза встретились с глазами Наталии над иссиня-черными волосами новорожденного сына. Выражение на ее лице зеркально отражало мое недоумение и неверие.

Наталия приехала к рождению Маркуса и планировала остаться на пару недель, чтобы помочь с Джулианом, пока мы привыкали бы к жизни с новорожденным. Вместо этого она осталась на два месяца, пока мы привыкали к жизни без Ракели. Мы оба не умели обращаться с младенцами и с трудом разбирались с расписанием кормлений и сменой подгузников, измученные и убитые горем. Свирепая преданность Наталии удерживала ее рядом с нами, а ее сострадание помогло мне открыто поговорить с Джулианом о его матери. Как сказать пятилетнему мальчику о том, что его мать никогда не вернется домой? Легкого пути не было.

Но сострадательная натура Наталии привела ее ко мне в ночь перед отъездом домой. Мальчики давно уснули, она пожелала мне спокойной ночи и ушла в свою комнату. Я принимал душ наедине со своими мыслями, гадая, как, черт подери, я смогу один воспитывать двух мальчиков, когда моя голова и без того полна проблем. Я повернул ручку, и температура воды упала на несколько десятков градусов, в этот момент стеклянная дверь распахнулась, впустив холодный воздух. Кожа покрылась мурашками, я резко втянул в себя воздух, когда почувствовал руки Наталии на моих бедрах. Я повернулся, вода барабанила по затылку и по плечам.

– Что ты…? – Вопрос застрял у меня в горле. Капли воды маскировали ее слезы, но не красноту и припухлость вокруг глаз. Она только что плакала.

В течение двух месяцев Наталия ставила наши нужды превыше своих. Она держала мою семью в кулаке и помогала нам двигаться вперед, пока мы справлялись с горем, она редко показывала, что ей больно так же, как и нам. Она подняла на меня стеклянные глаза и влажные губы, обнаженная не только телом. И я впервые за прошедшие восемь недель понял, что никто ни разу не обнял ее.

Мои пальцы скользнули ей в волосы и сжались. Наталия ахнула, губы приоткрылись. Она пришла ко мне не за утешением и не за поддержкой. Это был момент обнаженных эмоций, когда потребность взять превзошла желание отдать.

Мои губы жестко прижались к ее губам. Вкус ее страданий был настолько же ощутимым, как и потребность почувствовать себя живой. В суматохе конечностей, пальцев и ртов тело Наталии прочно спаялось с моим. Я застонал, поперхнулся собственническим звуком в самой глубине горла и схватил ее бедра, поднимая. Она обхватила меня руками и ногами. Я повернулся, прижимая ее спину к холодным плиткам. Я вошел в нее, и наши глаза встретились. Что-то невысказанное проскользнуло между нами, соединяя так, как делает это общая потеря. Но в чертах лица Наталии или в изгибе ее бровей я не видел покойную жену. И не о ней я думал, когда начал двигаться. Это была только Наталия.

Во мне поднялась волна эмоций. Прижимая Наталию к себе, я вколачивался в нее. Мы налетали друг на друга, жестко и грубо, пока наши мысли и сердца не обнажились так же, как и наши тела. Я опустил ее, и мы прислонились друг к другу. Наталия заплакала на моем плече, она дрожала, и я принялся целовать ее мокрые волосы, впадинку на виске, изгиб уха. Ее поцелуи ложились на мою ключицу, потом спустились вниз, к моему быстро бьющемуся сердцу. Потом она ушла, оставив меня, холодного, голого и сбитого с толку.